На третьей неделе нам показали провокационный фильм о тех, кто пережил в детстве жестокое обращение. Затем во время короткой безмолвной медитации в моем воображении сам по себе вдруг возник очень отчетливый образ: крохотный желудь в мельчайших деталях. Я внимательно смотрела, как многослойная верхушка внезапно откинулась и оттуда бешеным потоком хлынула чернильно-черная жидкость. Меня захлестнуло ощущение, что что-то высвобождается, потом возникло сильнейшее возбуждение, к которому прибавилось ужасное беспокойство. К тому же в течение следующих суток эти чувства нарастали, усиливались, требуя внимания, мне становилось все хуже и хуже. Я позвонила мисс Би, не представляя, что скажу, а когда услышала на автоответчике ее голос, то с трудом смогла выдавить несколько слов из-за подступивших слез. Задыхаясь от эмоций, я с трудом проскрипела: «Думаю, мне нужно с тобой встретиться».
Для меня разразиться безудержными рыданиями было очень необычно. Даже в детстве, когда мне было трудно или меня постигало разочарование, я вопила или дралась, но не плакала. Очевидно, я дошла до крайности! Впервые в жизни я попросила помощи из-за невидимой психической силы, абсолютного ужаса, преследовавшего меня с самого детства – чувства, что мне от них НИКОГДА, НИКОГДА, НИГДЕ НЕ УКРЫТЬСЯ. Где бы я ни была, что бы ни делала, они каким-то образом всегда знали, где меня найти. А я даже не представляла, кто такие эти «они»…
Долгие месяцы я могла добраться лишь до ступенек, а этот пылающий крест не пускал меня за порог. Долгие месяцы я не могла даже рассказать о том, что видела. Всякий раз меня поглощал непостижимый ужас. Тем не менее я, должно быть, все-таки преодолела, изжила эти чары, потому что в конце концов смогла своей ручонкой шестилетней крохи дотянуться до богато украшенной ручки и изо всех сил потянуть, открывая нависавшую надо мной массивную дверь…
Внутри (в притворе) все становится еще более массивным и устрашающе неподвижным. Единственный звук – мои осторожные и тихие шаги по блестящей поверхности холодного полированного пола. Вокруг изысканная резьба, статуи – словно живые – и прекрасная мебель. За всем этим явно хорошо ухаживают: ни единой пылинки, соринки или мятой бумажки, которые могли бы испортить совершенство этого безупречного дворца. Я медленно крадусь дальше. Святилище украшают длинные ряды дубовых скамеек с красными подушками. Прочные цилиндрические колонны поддерживают высокий, тяжелый сводчатый потолок. Передо мной тот самый крест, который преграждал мне дорогу. Теперь, когда огонь потушен, я вижу фигуру Христа, беспомощно повисшую на нем, из его ран истекают крошечные капли крови.
Мое внимание привлекает внезапное движение, и я сразу понимаю, что здесь есть еще люди. Маленькая девочка стоит на коленях на ступенях алтаря, застыв на суровом холодном мраморе. Священник привычными движениями машет над ней священными символами, сосредоточенно совершая какой-то обряд. Скамьи пусты, не звучит хор праздничных песнопений… Похоже, это священный обряд, но где же все остальные? Я сжимаюсь, глядя, как священник берется за многослойное одеяние, украшающее его фигуру, и молча поднимает его. Мой взгляд прикован к происходящему, я сосредоточенно наблюдаю, как мельчайшие детали шитья медленно проходят мимо моих застывших глаз.
От осознания, что это я стою на коленях на алтаре, меня вновь охватывает ужас. Я – ребенок, наблюдающий, как священник намеренно поднимает сутану. Прямо перед тем, как у меня в расширившихся глазах ни с того ни с сего темнеет, я чувствую на затылке сильную руку, которая поворачивает мою голову лицом к фигуре передо мной. Последнее, что я помню, – мне открыли рот… Окутанная запахами ладана и мирры, я задыхаюсь.
А потом оказываюсь на спине, и холодный твердый камень безжалостно сдавливает мое маленькое сплющенное тельце. Что-то нависает над головой, но я не буду смотреть, потому что мне страшно это видеть. Вместо этого мой взгляд блуждает по теплым огонькам свечей, горящих по сторонам алтаря. С того места, где я беспомощно лежу, мне видны красные и синие стеклышки лампад, укрывающие крошечные огоньки с яркими желто-оранжевыми язычками. Синие (но только не красные) лампады меня успокаивают, в отличие от яростного сияния пламени, которое, похоже, окружает и удерживает меня своим теплом. Все, что происходит на холодном каменном полу, очень далеко от того, что я испытываю в этом пламени. Я остаюсь спокойной и невредимой, даже когда мое искалеченное тело лежит, скрючившись, на ступенях, ведущих к Иисусу.