— Говорю, на мою палочку Верховный Суд Визенгамота не наложил ограничительные чары. Странно было бы, если бы учитель Защиты от Темных Искусств не смог продемонстрировать ученикам ни одно заклинание из учебника «Лицом к лицу с безликим», — размеренный голос мужчины убаюкивал, а мне никак не удавалось понять смысл его слов.
— А-а-а… — протянула я наконец понятливо и сомкнула веки в попытке, хотя бы так, отстраниться от расплавленного серебра радужек глаз Малфоя-старшего.
Зачем он мне это рассказал? Я не понимаю, он что, угрожает мне?! Нет, бред какой-то. Но все сказанное Люциусом прозвучало для меня именно как угроза… Я легонько тряхнула головой, выгоняя из нее всякие дурные мыслишки, и распахнула глаза, чтобы в мгновение испугаться и, отпрянув куда-то в сторону, наткнуться на преподавательский стол. Не ожидала я, что мужчина успеет подняться на ровные ноги и, как всегда, нависнуть надо мной за то время, пока я приводила мысли в порядок. Но блондин успел, более того, проделал все беззвучно.
— Что ты смотришь на меня, — склоняясь немного ко мне и кладя обе широкие ладони на собственный стол, поинтересовался профессор так же ровно, — как олененок на волка?
— Мистер Малфой, — пытаюсь я вытолкнуть сероглазого из своего личного пространства, положив руки на грудь мужчины, но тот словно каменная статуя остался на месте. Только ускоренный стук чужого сердца демонстрировал, что надо мной навис не сваянный из мрамора бог, а самый обыкновенный живой волшебник.
Потерпев неудачу с отпихиванием некоторых наглых аристократов, я попыталась чуток прикрыть глаза. Слишком уж мои голубые очи широко открылись от удивления и паники, взирая на профессора. Наверное, действительно походила на олененка, маленького и беззащитного, загнанного в ловушку диким зверем.
— А несколько мгновений назад была такой смелой, — с усмешкой произнес аристократ, опасно качнувшись вперед.
— Отойдите! — немного протрезвев от издёвки, потребовала я настойчиво. — Вы сейчас нарушаете правила любого возможного и невозможного этикета! — дабы охладить мозги не только свои, но и Малфоя, я принялась читать нотацию, благо от бабушки столько наслушалась, что на всю жизнь хватит. — Ваше поведение совершено не подобающе для аристократа и…
Возможно я начала перегибать палку, повышая голос, но это ни в коем случае, не позволяло Люциусу Малфою затыкать мне рот! Тем более, таким варварским, но не могу не признать, что довольно приятным способом. И вообще, по бумагам данный господин, сейчас бессовестно целующий мою полуобморочную тушку, является моим профессором. И вот такие нарушения субординации в учебном заведении (ни-ни!) — запрещены! И я об этом обязательно напомню этому несносному блондину, как только он соизволит оторваться от моих губ, а лично я прекращу отвечать на поцелуй. Хотя самым нелогичным образом во всем происходящем поступал самый неконтролируемый людской орган — сердце. Оно, предатель такой, бешено билось в груди именно сейчас, возглавляя всю предательскую орду. Ведь сразу ясно, из-за непослушного сердца руки сами собой потянулись к платиновой шевелюре, зарываясь в нее пальцами. А ноги прекратили держать мое довольно-таки лёгкое тело, и мне пришлось усесться пятой точкой на проклятый и удобный дубовый стол. Почему, спрашивается, неуправляемое сердечко не могло так быстро застучать при виде того же Варгина? Ну, или хотя бы споткнуться на мгновение, когда я, пожирая глазами демона-кота говорила о своей «влюблённости»? Нет, именно тогда я оставалась совершенно спокойной, а сейчас…
— Успокоилась? — дыша как загнанная лошадь, поинтересовался Малфой. Я дышала не менее тяжело, и поэтому не решилась спорить со странно сверкающим глазами мужчиной. Вдруг, он решит повторить свой «воспитательный процесс»? У меня, во-первых, остановится сердце от перегрузки, во-вторых, я могу банально задохнуться от дивных ощущений и нехватки воздуха.
Оценив перспективу неминуемой смерти, я покладисто кивнула, отодвигаясь от спятившего профессора. А кто еще полезет ко мне целоваться, зная о двух моих верных защитниках (Светозаре и Кураме) и опекуне (Максимилиане Ван Хельсинге)? Только человек с совершенно поехавшей крышей! К тому же Малфой, в отличие от моих же сокурсников, знает о беспалочковой магии, которую я так люблю применять.
— Хорошо, — довольно отозвался павлин проклятый, невольно расслабляясь и совершая тотальную ошибку. Я, не будь совсем уж глупой, приподнимаю свое (говорила же, очень легкое) тело над столом упираясь в него руками, и плавно со скоростью молнии подаюсь назад, к противоположному краю. Далее, так вообще, проявляя небывалую ловкость, спрыгиваю со стола, шустро пятясь назад и потрясая указательным пальцем, гневно смотрю на аристократа, который профессор ЗОТИ.
— Я… я Минни пожалуюсь! — прозвучало жалко, каюсь и совершенно не стыжусь.
Остался лишь мой последний ход в этой непонятной игре. И я его совершаю, не слушая Малфоя, который впрочем поражённо молчал, выбегаю в коридор, оглушительно громко хлопнув дверью. Последнее было не обязательно, но это действие пролило бальзам на мою душу. Интересно, если я реально пожалуюсь директрисе, то что случится?
========== 12. В Cane Hill ==========
Лучшая работа — это высокооплачиваемое хобби.
Американская мудрость
Настойчивый стук в окно глухой ночью разбудил двух спящих девушек. Одна из них со стоном нырнула головой под подушку, пытаясь скрыться от назойливого шума и поспать еще немного. Вторая, сонно хлопая огромными глазами цвета горячего шоколада, пронаблюдав за манипуляциями соседки, с тягостным вздохом поднялась с кровати, мысленно проклиная отправителя письма совиной почтой. В том, что за окном стучала именно сова сомнений не было. Можно было пожелать «всего хорошего» и птице, но… она же ни в чем не виновата, и шатенка это прекрасно понимала, в отличие от тихо ворчащей ругательства брюнетки. Не зря же Гермиона Грейнджер всегда вставала на сторону «бедных, убогих и ущемленных», только одно Гавнэ… прошу прощения, Г. А. В. Н. Э. (Гражданская Ассоциация Восстановления Независимости Эльфов) чего стоила. Хогвартские домовые эльфы до сих пор вздрагивают от воспоминаний об уродливых ручных изделиях маглорожденной ведьмы, хотя последняя партия вязаных шапочек и шарфиков была очень даже ничего.
Подойдя к окну и распахнув его, впуская в теплое помещение порывы холодного ветра вместе с серой совой, Гриффиндорка поежилась. Зима неотвратимо приближалась, а последний месяц осени медленно и верно катился к середине. Вопреки всем ожиданиям сонного сознания Гермионы, почтовая птица не позволила забрать письмо, прикрепленное к лапке, начав шипеть и предупреждающе легко кусать тонкие и гибкие пальцы девушки.
— Это к тебе, — с неудовольствием сообщила Грейнджер, понимая, что разбуженное любопытство не позволит ей пойти в теплую кроватку досматривать сон о загадочном рыцаре на вороном единороге, черный плащ которого, развеваясь на ветру, был подозрительно похож на мантию профессора зельеварения.
— И у кого чувство самосохранения отключилось на ночь глядя? — риторически вопросила голубоглазая, открывая глаза и вставая с постели.
Совершенно непочтительно Воканс отвязала небольшую записку от лапки упитанной птахи и не включая магических светильников развернула послание, внимательно вчитываясь в содержимое. Лучшая ученица Хогвартса за последние несколько-то лет полудемоническим зрением не обладала, но свет полной луны, что лился из большого окна, необыкновенно помог девушке. Обе красавицы быстро прочли короткое послание: «Тори, нужна твоя помощь. Срочно.»
Ни адреса, ни данных отправителя на небольшом клочке бумаги не было. Но Виктории было вполне достаточно этих нескольких слов, написанных не слишком аккуратным докторским почерком. Да и сокращал имя Воканс так только один человек. И когда Уилфорт писал столь малоинформативные СМС, е-мейлы, письмо или голосовые сообщения на телефон, значит случилось нечто действительно серьезное. Зря глава психиатрической больницы не побеспокоит.