– Как вы думаете, они станут сражаться? – спросил Хоган и достал свою табакерку.
– Одному Богу известен ответ на этот вопрос.
Шарп знал, что всего год назад испанская армия заставила сдаться двадцать тысяч французов, так что сражаться испанцы умели, если, конечно, правильно их организовать и поставить над ними хороших командиров. Но, глядя на этот полк, Шарп видел, что их союзники плохо организованы, а командиры вряд ли способны на что-нибудь, кроме высокопарных речей.
В половине одиннадцатого, пять часов спустя, батальон наконец надел ранцы и проследовал за испанцами по старому мосту. Шарп и Хоган шли впереди Южного Эссекского, сразу за весьма мирного вида арьергардом батальона Санта Мария. Несколько мулов, нагруженных всем необходимым, чтобы испанские офицеры не испытывали никаких лишений в пути и на поле брани, неохотно брели вперед. Вместе с ними ехал священник, который постоянно оглядывался и нервно улыбался преследующим его вероотступникам, демонстрируя всем свои черные зубы. Однако самое странное зрелище представляли собой три молодые женщины в белых платьях и с кокетливыми зонтиками в руках, верхом на великолепных конях. Они постоянно хихикали, поворачивались, посматривали на стрелков и были похожи на птичек, усевшихся на спины лошадей. «Весьма необычный способ идти на войну», – подумал Шарп.
К полудню колонна прошла всего пять миль и остановилась. Где-то далеко впереди прозвучал сигнал, офицеры, окутанные клубами пыли, проскакали вдоль рядов солдат, те сбросили ранцы и опустились на землю прямо на дороге. Все, кроме солдат, начали спорить и кричать. Священник, застрявший среди мулов, истерично завопил что-то офицеру на коне, а три молодые особы стали увядать прямо на глазах и принялись обмахиваться руками в белых перчатках.
Кристиан Гиббонс подъехал к голове британской колонны и уставился на красоток. Шарп поднял на него глаза:
– Та, что в середине, самая хорошенькая.
– Спасибо, – язвительно поблагодарил его Гиббонс. – Вы очень любезны, Шарп.
Он уже собрался двинуться вперед, когда Шарп схватил его коня за уздечку:
– Говорят, испанские офицеры просто обожают драться на дуэлях.
– Да? – Гиббонс одарил его ледяным взглядом. – Возможно, так оно и есть.
Он развернул коня и поскакал назад.
Хоган что-то кричал священнику по-испански – вероятно, пытался выяснить, почему они остановились. Священник улыбнулся ему своей чернозубой улыбкой и поднял глаза к небесам, точно хотел сказать, что на все воля Божья и с этим ничего не поделаешь.
– Вот проклятье! – Хоган принялся оглядываться по сторонам. – Проклятье! Неужели им не известно, сколько времени мы уже потеряли? Где полковник?
Симмерсон оказался неподалеку. Он появился вместе с Форрестом в сопровождении оглушительного грохота копыт.
– Что, черт возьми, тут происходит?
– Не знаю, сэр. Испанцы сидят.
Симмерсон облизал губы.
– А разве им не известно, что мы спешим?
Все молчали. Полковник уставился на офицеров, как будто кто-нибудь из них знал ответ на его вопрос.
– В таком случае нужно выяснить, что у них стряслось. Хоган, ты переведешь?
Офицеры уехали. Шарп разрешил своим людям сесть у дороги, где они и устроились, положив рядом ранцы. Испанцы, казалось, заснули. Солнце стояло высоко в небе, и от дороги поднимался удушливый жар. Шарп случайно коснулся дула своего ружья и тут же отдернул руку – так раскалился металл. По шее у него стекал пот, а солнце, отражавшееся от металлических украшений на форме испанских пехотинцев, слепило глаза. Женщины медленно направились к голове колонны, одна из них обернулась и кокетливо помахала рукой стрелкам. Шарп послал ей воздушный поцелуй, а потом они пропали из виду, и пыль осела на чахлую траву, растущую у дороги.
Прошло пятнадцать минут, затем, переговорив с испанским полковником, вернулись Симмерсон, Форрест и Хоган. Сэр Генри был недоволен.
– Черт бы их побрал! Встали до конца дня!
Шарп вопросительно посмотрел на Хогана. Инженер кивнул:
– Все точно. Там есть гостиница, офицеры в ней расположились.
– Проклятье! Проклятье! Проклятье! – Симмерсон изо всех сил колотил кулаком по седлу. – А нам-то что делать?
Офицеры начали переглядываться. Решения должен был принимать Симмерсон, поэтому никто не ответил на его вопрос, однако всем было ясно, что следует делать.