Новая деревушка, совсем крохотная, заполненная войсками. В одном из домиков меня встречает пожилой полковник со смуглым, очень утомленным лицом.
Заговорили о танках. Полковник нахмурился и посмотрел на карту.
— Да, — наконец заявил он, — вопрос необходимо немедленно выяснить, но как?
И снова задумался, а затем тихо:
— Я дам вам двух товарищей, они проникнут в фашистский тыл.
За словами последовал длительный детализированный инструктаж, как перебросить разведчиц, как руководить ими.
Еще полчаса беседы, и традиционное, чудесное, чисто фронтовое слово — отдыхайте.
Лишь тот, кто пережил гнетущее утомление передовой, поймет, как прекрасно снять сапоги, лечь на койку и закрыть глаза. И через минуту в комнате полковника я падаю на покрытый плащ-палаткой топчан и мгновенно проваливаюсь в сон. Приятный сон. Перед глазами солнечная, летняя Москва, Тверской бульвар. Девушки продают эскимо. Удивительно древние старушки греются на скамейках. Но — такова уж традиция тех дней — даже в сновидениях война. Падают мины, свистят снаряды. Просыпаюсь, но не успеваю закрыть глаза — снова та же война, отвратительно скрипит шестиствольный миномет, и начинается старое. Какая мука!
Ночью будят. Возвращаюсь в кабинет начальника разведотдела. Полковник по-прежнему работает за столом, а перед ним сидит худенькая, бледнолицая девушка в солдатской гимнастерке.
— Познакомьтесь, поговорите, а я пойду отдыхать, — сказал полковник и посмотрел на часы, я машинально сделал то же.
— Ого, полпятого!
Смотрю на девушку, стараюсь получше изучить ее. А она то и дело проводит рукой по шее, — видно, воротник тесен. Милая девушка. Лицо ласковое. Из-под пилотки выбивается золотистый локон. Большие карие глаза смотрят вопросительно.
Я думаю: разве такая годится? Разве это хрупкое существо может проникнуть в немецкий тыл? Становится стыдно за себя, сильного, здорового.
Но… надо начинать разговор.
— Вас как зовут? — спрашиваю.
— Нина.
— Сколько вам лет?
Ее длинные ресницы опускаются, щеки краснеют.
— Девятнадцать, — отвечает она совсем тихо.
«Эх, девочка, девочка, даже схитрить толком не умеет, а хочет в разведке служить», — проносится мысль.
— Ну хорошо, предположим, что девятнадцать, — говорю я, сознавая, что разговор не получается, идет не по-деловому, глупо. Беру себя в руки…
— Вам говорили о задании?
Она сразу же становится серьезной, глаза — строгими.
— Да, в общих чертах.
Это «в общих чертах» сказано суровым тоном. Однако мне надо основательно познакомиться с ней, и я начинаю.
— А может быть, в санбат, — рекомендую я мягко. — Почти все медработники нашей дивизии орденоносцы и медалисты.
— Зачем же в медсанбат? — возразила она. — Ведь у меня направление не к дивизионному врачу.
Слова произнесены твердо, нет, у девушки крепкий характер.
— Садитесь, Нина, — говорю я примирительно, — рассказывайте, где служили, что делали.
Ее губы обиженно сжаты. Еще заплачет.
— А разведчица из вас получится?.. — откровенно спрашиваю я.
Полковник советовал перепроверить товарища, поговорить серьезно. Но выполню ли я его указание? Нина как будто обиделась. Она хмурится. Хватит, мол, болтать. Да, такая не побоится. Это радует. Человек должен идти в лагерь врага без колебаний. Впереди слишком много неожиданностей, слишком большой экзамен воли.
— Ладно, — говорю, — перейдем к делу.
Слова растапливают ледок. Нина улыбается, и ее большие темно-карие глаза блестят. Она рассказала о себе просто, подробно.
…Школу разбомбили, дом разрушили. Отец, старый большевик, умер задолго до войны. Мать убило фугаской. Девушка пошла в военкомат. Не без труда ей удалось упросить комиссара дать приказ о зачислении в противовоздушную оборону. И вот первая тревожная ночь на крыше большого незнакомого дома. Пронзительные звуки сирен. Белые, рассекающие черное небо мечи прожекторов и тягостный, непрерывный гул самолетов.
Стучат зенитки. «Юнкерсы» сбрасывают осветительные бомбы. Кажется, кто-то подвесил над домами эти зловещие светильники. В их слепящем оранжевом свете все окружающее становится каким-то призрачным, ненастоящим. Потом — нарастающий вой сброшенных бомб. Хочется сжаться в комочек, ничего не видеть… Но нельзя… Где-то почти рядом грохает взрыв. Дом вздрагивает, словно собираясь развалиться на части. Звенят выбитые стекла. И вот на другом конце крыши что-то вспыхивает. Зажигательная… Нина стремительно бросается туда. Ловко орудует щипцами. Минута — и бомба обезврежена. А дальше работа в госпитале. Долгие бессонные ночи у изголовья раненых. Но враг подошел к родному городу. Бои уже на южной окраине — в Ельшанке. Снаряды рвутся в районе вокзала. Санитарные поезда сюда больше не приходят. Надо искать новое применение своим силам.