Еще раз вобрав в себя дым, но не затянувшись, Нина придвинулась к Токарю вплотную и медленно выпустила тонкую прозрачно-синеватую струйку дыма в его приоткрытый рот.
Дым привычно обжег легкие.
Они повторили во второй раз: сперва Нина, следом Токарь.
Токарь крепче ухватился за руль.
Постепенно тоскливый экстерьер за тонированными стеклами начал преображаться, обретая привлекательность сюрреалистической сказки. Это были не зрительные галлюцинации. Чтобы их вызвать, Токарю требовались куда более сильные стимуляторы. Нет, это было его одурманенное воображение, мощная волна наркотической эйфории, из-за которой все вокруг всегда становится привлекательным, немного нереальным, цвета – насыщенней, и в простых звуках слышится красивая мелодия.
Токарь расплылся в глупой беззаботной улыбке. Трезвости ума вполне хватало для того, чтобы не забывать о дороге, поэтому он перестал пялиться в боковое окно и сосредоточился на черной ленте трассы. Белые разметочные полосы потихоньку стали замедлять свой бег. Теперь они заползали под железное брюхо машины с черепашьей скоростью. Так медленно, будто «Патрол» ехал не больше десяти километров в час. Заторможенно моргнув, Токарь опустил глаза на спидометр.
Сто пятнадцать.
Он придавил педаль газа. Стрелка на спидометре рывком перескочила на отметку в сто двадцать пять, но чертовы полоски и не думали ускоряться. Продолжать Токарь не стал. Не такой он дурак, чтобы купиться на коварство этой забойной травки.
Нина смотрела в боковое окно со своей стороны. Ее руки покоились на коленях, сжимая зажигалку и погасшую трубку. Голову откинула на широкий кожаный подголовник.
– Палитра Сислея, – сказала она ровным, отрешенным голосом, чуть низким, с сексуальной хрипотцой.
– А?
– Зелень деревьев, прозрачная голубизна неба, бежево-желтая глина и песок обочины, а солнце – ослепительный кадмий. Любимые цвета художника Сислея.
– Хе-хе.
– Ты чего?
– Сислей. Смешная фамилия.
– Да уж, обхохочешься, – Нина поморщилась, кисло посмотрела на магнитолу и опять включила свой плей-лист. Блатные песни никак не ассоциировались у нее с художником-импрессионистом.
Они умолкли, погрузившись каждый в свои пьяные мысли. Остекленелые глаза Токаря смотрели прямо перед собой, на дорогу.
– Си-и-сь-л-е-ей, – проговорил он с такой интонацией, с какой обычно говорят люди в фильмах, когда изображают, будто они под гипнозом или заколдованы.
Нина хмыкнула, затем еще раз, потом она стала мелко смеяться, все громче и громче, и наконец закатилась настоящим хохотом. Она хохотала как сумасшедшая, и от этого ее безумного гогота Токарю сделалось не по себе. Противный холодок пробежал по его телу. Впрочем, он тут же нашел этому объяснение: травка. От нее часто «садишься на измену».
Я обещал рассказать вам о своем прошлом.
Наверное, мне стоило бы начать с того, как я здесь оказался. Я не о карцере. Я о том, как я попал в тюрьму. Но вы уж меня извините, как раз об этом я совсем не хочу говорить. Не потому что я совершил что-то постыдное или какое-то зверство, о котором мне теперь страшно вспоминать. По крайней мере, я так не считаю. Я сделал то, что должен был сделать. Ради нее. Будь у меня возможность вернуть время вспять, я бы поступил так еще раз. Да, поступил бы!
Я не хочу об этом говорить, потому что мне тяжело это делать. И хватит.
Сейчас, спустя четыре года, я снова чувствую вкус жизни. В окружении серых стен, серых лиц, моя туалеты. В дерьме. В боли. Я все же чувствую ее вкус. Но так было не всегда.
Забавно. Теперь моя жизнь висит на волоске, и я пытаюсь за этот сраный волосок ухватиться. Все-таки мы жизнелюбивые животные, а остальное – лишь громкие слова. Подыхать не хочется, несмотря ни на что. Даже когда кажется, что продолжать жить не имеет смысла, инстинкты говорят нам об обратном. Без нее мне жить не хотелось. Сопли, сопли, розовые сопли. Но именно так я себя и чувствовал. И, признаться, в сущности, мало что изменилось.
Что-то не выходит у нас с вами общение. Хреновый я собеседник, признаю.
Я хотел стать музыкантом. Играть на ударных. Все говорили, что у меня талант; что меня ждет головокружительная карьера. И все ошиблись. Я могу вам сказать с абсолютной уверенностью, что меня ждет. Долгая и мучительная смерть, если я не решусь сделать то, что задумал. Меня забьют, как собаку. Ногами, обломками прикроватных тумбочек, металлическими трубами – чем придется.