– О чем?
– В последние годы у меня был только секс, за который я платил.
– Что?
– Уже давно никто не хотел быть со мной по доброй воле. Ты же видишь, как я выгляжу. Дело не только в весе, дело во всем.
Он смущенно провел рукой по своему туловищу и вдруг показался совсем маленьким, несмотря на все килограммы. Маленьким и как будто импотентом.
– Я уж и забыл, что делать, когда оказываешься с женщиной, которая действительно хочет быть с тобой, – с виноватым видом добавил он.
Уж лучше бы он ничего этого не говорил. Я слишком мало знала его, чтобы испытывать сочувствие, а то, чем мы собирались заняться, требовало легкости, которая не может появиться после таких признаний. Однако Калисто, казалось, избавился от скованности. Он подошел к шкуре и лег рядом со мной. Я уловила запах его тела, чужой, но не неприятный.
– Мы можем просто полежать вот так? – спросил Калисто. – Чтобы привыкнуть к ситуации.
Мы лежали на животе, ногами к огню. Тепло поднималось по ногам к низу живота и приятно контрастировало с градом, который стучал по окнам. Я спросила Калисто, кем он работает.
– Я литературный критик.
– А-а-а.
Я надеялась, что он не станет блистать интеллектом. Я не жаждала говорить о литературе перед сексом и искала впечатлений иного рода. Я хотела разъяснить это Калисто, но он уже начал рассказывать одну очень странную историю, приключившуюся с ним не так давно. По его словам, он, как и большинство людей, работающих в области литературы, с юных лет сильно восхищался одним писателем. Этот писатель был движущей силой практически всего, чем занимался Калисто и в литературе, и в жизни в целом. Но теперь Калисто перевалило за сорок лет, и он уже какое-то время назад почувствовал, что с этим писателем покончено. Он не открывал ничего нового, не чувствовал ничего нового, не входил ни в какие новые измерения. И Калисто хотелось найти что-то другое, потому что он, как он выразился, принадлежит к тому типу людей, которые считают, что жизнь без развития невыносима. Он мог допустить что угодно, и всякого рода упоение могло сменяться любыми катастрофами, но только не стагнацией. Он жаждал, так сказать, быть молодым, совершая открытия. Молодым, наивным.
– Понимаешь? – спросил он.
– Да, – ответила я.
Он продолжал говорить об этой наивности, как когда ты заходишь в первый раз в лес и видишь сосны, чувствуешь воздух.
– Как у Неруды, теперь понятно?
Он хотел, короче говоря, найти новый объект для восхищения, другого писателя. Он прочитал уйму всего, но уставал от нескольких страниц. Все казалось чушью и идиотизмом. И вот несколько недель назад его пригласили на одно мероприятие, и там оказался тот самый писатель. Он редко появлялся на публике, поэтому Калисто пока не был с ним знаком лично. И вот он стоит там, в толпе, с бокалом в руке, и свободно и открыто общается с людьми, как будто он наделен даром общения, как будто все углы и темные стороны, которые очевидны из его книг, были лишь притворством. И вдруг этот писатель совершенно неожиданно подходит к Калисто, кладет ему руку на плечо и говорит:
– Это вы Калисто, да? Я по-настоящему восхищаюсь тем типом культурной журналистики, который вы продвигаете. Вам, в отличие от многих, действительно есть что сказать.
В тот момент Калисто не мог припомнить ни одной из статей, которые он написал. Единственное, что приходило ему на ум, была халтура о сгоревших домах в Вестманланде. Рассказывая мне эту историю, он выглядел растерянным. Когда он стоял там с писателем, он не помнил даже, какое отношение имеют к нему сгоревшие дома, но продолжал молоть языком, потому что ни о чем другом он тогда думать не мог. И это, сказал Калисто, кое-что говорит о восторге, который он испытывал в тот момент. Краснея и заикаясь, Калисто расписал свое восхищение писателем. Тот стоял с бокалом в руке и смотрел на собеседника с сочувствием. Через пять минут они уже были друзьями.
Через десять минут писатель сказал Калисто, что будет благодарен, если Калисто сможет прочитать рукопись, которую он закончил некоторое время назад, и теперь ему нужно, чтобы на нее посмотрели умным, трезвым взглядом.
– Иногда человек оказывается рядом с тайной совершенно случайно, – сказал Калисто, когда мы лежали с ним на шкуре. – Иногда просто всё открывается.
– Ты прочитал ее?
– Половину, – ответил он, и голос его дрогнул. – Ты можешь увидеть ее. Пойдем.
Я понимала, что это что-то исключительное и что нечто подобное, вероятно, происходило со мной разве что, когда Йонни взял меня с собой на охоту. Такое остается в человеке надолго, как будто ему предназначено с этим жить, но в этот момент невозможно понять, зачем или почему, ибо он видит перед собой только хитрое переплетение ведущих куда-то нитей, и не факт, что к чему-то хорошему. Мы встали, Калисто зажег свечу, и мы с ним прошли по темным комнатам до его кабинета. Как и во всем доме, там царили чистота и порядок. Письменный стол стоял перед камином, из трубы доносился странный звук.