— Осмелюсь… с докладом… — робким голоском заговорил столь поздний посетитель, входя в кабинет к Ивану Петровичу и увидя его уже сидящим за столом.
— Так, так… Господин Антонелли? — Иван Петрович привстал и протянул свою длинную руку. — Чем пришли порадовать? Прошу.
Петр Дмитрич медленно и осторожно сел. Глаза его пламенели мигающими огоньками, а губы робко заулыбались.
— Весьма польщен доверием вашим и высоким начальственным расположением, — заговорил он, подбрасывая взгляды к потолку и тем приводя Ивана Петровича в некое беспокойство. — Прежде чем начинать игру, я по своему правилу и обыкновению пристальнейшим образом изучил карты. Потому — как же вы будете играть, не зная, чем вы обладаете? Не видя, что у вас в руках и что в руках прочих игроков? Руки-то у меня уж такие, что к ним козыри так и липнут-то… хи-хи…
— Драгоценнейшее качество, любезный молодой человек. Драгоценнейшее, — закряхтел Иван Петрович, смеясь в дырявые зубы и выказывая свое поощрение расторопности Петра Дмитрича.
Петр Дмитрич, сперва немного оробевший, тут вдруг оживился и даже запрыгал в кресле, еще пуще прежнего закатывая глаза кверху, так что Иван Петрович уже не на шутку обсмотрел весь потолок, от одного края до другого, причем, кроме нескольких прошлогодних мух, ничего примечательного не обнаружил.
— Продолжайте, продолжайте, молодой человек! — одобрительно добавил он, набивая желтыми руками трубку.
— Чрезвычайно осторожно, соразмеряя каждый шаг, бодрствуя, осмелюсь доложить, по ночам, проникал я в тьму, чтоб остановить заблудших людей у края гибели и поразить тлетворный дух. Сперва я слышал много голосов, видел много лиц, но не постигал всех тонкостей преступного сообщества. Я зашел спереди, так сказать, но тут-то было все весьма благонамеренно и открыто. Тогда я кинулся на черный ход, догадавшись, что тлетворный дух выбирает себе самые что ни на есть потайные дорожки, обходя парадные подъезды, и пробирается не в денное время, а по ночам, боясь и смотреть даже людям в глаза. Это было исполнено все в строгости и вполне согласно вашему плану. Ваш-то план у меня весь до последней черточки записан вот тут-с, — при этом Петр Дмитрич провел пухленькой рукой по груди. — План был исполнен величайшей мудрости и предвидения. Направлен в самую середину, можно сказать, и имел целью раздавить тлетворное начало до основания. И как было вами положено-с, так оно и свершилось. Фатум! И ничего более! Короче сказать, игра окончена, и все козыри в руках… вот тут-с, — и Петр Дмитрич повертел руками свернутую в трубку длинную бумагу, хранившую в себе список преступных фамилий, зараженных тлетворным духом…
Иван Петрович длинными пальцами стал перелистывать широкие страницы предательских записей, жадно схватывая свежезанесенные на бумагу имена, отчества и фамилии, адреса, места и дни встреч и собраний, предметы обсуждений и бесед и прочие подробности, пойманные на лету, в случайных разговорах, подслушанные через дверь и подсмотренные через темное окошко или из-за угла.
— Любопытно! Любопытно-с! — приговаривал как бы про себя Иван Петрович, погрузившись в чтение и выискивая нити преступлений. В голосе его слышалось торжество и почти ликование по поводу того, что все замыслы заговорщиков были уже раскрыты и уличены. — Ястржембский… учитель кадетского корпуса, Технологического института и Корпуса путей сообщения… ишь ты! Вот куда проникли идеи! Ну конечно, даже особу императора не пощадил… публично именовал «богдыханом»… дерзость неслыханная! — скороговоркой перебирал Иван Петрович. — Толль… тоже учитель… и тоже атеист и богохульник… так, так… Кашкин и Баласогло… оба из Азиатского департамента… А этот в правительственном Сенате — Головинский, а этот — литератор, господин Дуров… что-то слыхал, слыхал о нем. Ну, а тут пошли уже офицеры… нечего сказать… похвально-с: Кузьмин, один и другой, Кропотов, Львов, Григорьев (из Конногвардейского полка! Вот даже откуда-с). Пальм (тоже из лейб-гвардии!), Момбелли (тоже из лейб-гвардии!)… Ахшарумов… из института восточных языков… Десбут один и другой… снова Азиатский департамент… А вот кто-то из канцелярии по кредитной части… коллежские асессоры, секретари… чиновники особых поручений… художник… учитель… литератор Достоевский… ах, это тот самый, что в «Отечественных записках»? Так, так… Спешнев — помещик из Курской губернии… туда же и помещик, поспешил на помощь благодетелям рода человеческого… и все концы сходятся у неудачного дворянина Петрашевского… фурьериста. Любопытно! Любопытно!