Пока били барабаны и происходили у эшафота все эти движения, пока длились столь необычные приготовления и таинственные передачи из уст в уста каких-то приказаний, каких-то распоряжений, тем временем из-за углового дома Семеновского плаца выскочил на сером коне некий военный чин, как потом говорили — лейб-гвардейский капитан, адъютант самого Орлова. Вслед за ним на гнедом коне скакал ординарец. Кони натужно дышали, и из ноздрей их валил густой и частый пар.
Адъютант остановил коня у самого эшафота и, ловко спешившись, передал его ординарцу, а сам заторопился к генералу, видно командовавшему всем происходившим. К генералу подскочили несколько военных чинов, поспешивших узнать причину столь несвоевременного и неожиданного прибытия высокопоставленного адъютанта.
Прибывший меж тем извлек из большой кожаной сумки какой-то пакет и, проговорив что-то многозначительное, вручил его генералу, тут же поспешно и вскрывшему экстраординарное послание.
Прошло еще десять и еще пять томительных секунд, пока генерал под бой барабанов читал врученную бумагу, и казалось, что ожидание примолкшей толпы достигло уже последнего напряжения. Но вот генерал кончил чтение и мигом отдал какие-то новые распоряжения, вызвавшие и новую торопливость у эшафота.
И в ту же секунду барабанная дробь вдруг поднялась вверх и, колыхаясь в воздухе, понеслась прочь и стихла где-то далеко за домами, за Семеновским плацем. В наступившей тишине выкрикнулась новая команда, чрезвычайно похожая на барабанный треск, и кто-то замахал в воздухе белым платком. Ружья гвардейцев как бы упали на землю, так быстро их взяли к ногам, совершенно неожиданно и наперекор всем приготовлениям.
Толпа, как пронизанная молнией, вздрогнула и будто рванулась вперед на несколько шагов. Василий Васильевич тоже вместе с нею подался вперед и даже не успел спросить себя, что бы все это значило, как снова услышал короткий барабанный бой, после чего на эшафот взошел тот же важный аудитор и объявил, что государь император и самодержец и прочая и прочая дарует приговоренным жизнь. Торжественный крик его с перечислением сроков наказаний каждому закончился снова барабанной дробью, и после этого с разных сторон пронеслись какие-то команды. Гвардейские стрелки резко взяли «кругом марш» и быстрым обрадованным шагом исчезли за эшафотом, а стоявших у столбов мгновенно отвязали и со всех приговоренных стали снимать смертные балахоны.
Как бы ошеломившись и не веря, плац глухо заговорил. Точно сорвался с дороги ветер и ударился о деревья леса. Некоторые даже вскрикнули, испустив короткий изумленный стон и всплеснув руками. У многих, однако, на лицах было непонимание и даже недоумение, даже досада, что любопытство так и не было удовлетворено, что осталось будто что-то недоконченное и недоделанное.
Василий Васильевич находился в смешанном состоянии восторга и негодования. Несмотря на то что руки и ноги его совсем уж замерзали, он не подумал уходить с плаца, а, напротив того, прорвался вместе со многими сквозь полицию и приблизился почти вплотную к эшафоту.
Палачи куда-то поспешно скрылись. На их месте на эшафоте появились два кузнеца. Зазвенели цепи, и застучали молотки. Стали заковывать Петрашевского. Видно было, как тот в изнеможении почти упал на подставленную табуретку, а толстый кузнец ловко наложил железные кольца и стал заклепывать. Михаил Васильевич даже заметил густой пар от его дыхания, а борода меж тем тряслась в такт ударам молотка, причем вместе с ней подпрыгивали и белые ледышки, набухшие на ней от мороза.
Остальные осужденные молча стояли возле, не успев еще прийти в себя и не понимая и не различая, что происходит вокруг. Все они дрожали от холода, так что когда несколько солдат принесли неожиданно для всех тулупы из грязной овчины, теплые арестантские шапки и сапоги, то все бросились к ним с какой-то ожесточенной быстротой, и это их будто сразу привело в чувство. Они затолпились у эшафота и даже заговорили друг с другом. Толпа же продолжала с жадностью следить за всеми их движениями.