— Эх, брат, бежал от рекрутчины. То-то было прежде тяжелое время. Возьмут, бывало, с тысячи душ двоих, да и тут как заслышишь, зубы себе вырвешь, да и прав. А теперь гораздо лучше. И любо и весело. Разом наедет суд, с пяти душ — шестерых возьмут, да и так скоро угонят, что и зубов не успеешь вырвать.
— Дурак, коли не успеешь! — послышались голоса из публики.
— А ты бы им, душегубам, выбил бы зубы.
— Матушка не велит да отец архимандрит! — прокричал шут на всю площадь, заранее, видимо, приготовленный про всякий случай экспромт.
Паясы закружились на подмостках, приплясывая и припевая под удары бубнов:
В это время из-за занавески выскочил еще один шут и загоготал:
— Вышибут из тебя дух! Погоди ужо мне!
протянул нараспев паяс.
Толпа зашаталась от смеха.
Василий Васильевич и Семен Павлович отошли к панораме, которую вертел мужичонка в засаленном тулупе, приговаривая:
— Вот оно! — заметил Семен Павлович. — Обратите внимание, Василий Васильевич, чем народ увеселяется. Хохочет до слез над попом и генералами. А все это — выводы естественных наук-с. И ничто иное.
— А вы думаете, что народ живет без выводов? Он хоть и дурак, а все понимает. И у него своя математика. Сокрушительная, Семен Павлович.
— Ну, уж вы, я знаю, известный сокрушитель. Вам бы во Францию отправиться, а не хаживать по Невскому по солнечной стороне да еще в шляпе от Чуркина.
— А что ж, хоть бы и во Францию. Впрочем, родина моя — Россия. И только-с! И без своего народа я ни шагу. Я еще громче могу возмечтать и обратить внимание. А вы тупеете, Семен Павлович, смею вас уверить, тупеете. Аккуратно и прибыльно тупеете-с в разговорах про акциз, про гусарских поручиков, про торги в Сенате и прочие мизерные делишки.
— У вас, замечаю я давно, болит печень, Василий Васильевич. Или уж слишком много читаете госпожу Жорж Санд. Оттого и нервы ваши развозились до крайности.
Василий Васильевич, видимо в раздражении, более уже не отвечал. Семен Павлович по этому случаю тоже умолк и счел долгом почтительно откланяться.
Василий Васильевич вышел каким-то переулком и побрел по широкому тротуару, выложенному досками. Уста его молчали, хотя в душе бушевал вихрь презрительных мыслей о всем роде человеческом.
Казусы Федора Михайловича
Между тем Федор Михайлович в это же самое время возвращался домой.
У Пяти углов он остановился, посмотрел в одну сторону и в другую. На лице его ясно выступала изнуренность. Щеки были не выбриты, губы казались толще обыкновенного, цилиндр, низко надвинутый на лоб, выдавал беспокойство. Совершенно незнакомым людям могло показаться, что Федор Михайлович вдруг, внезапно остался без квартиры и спешит на ночлег в Летний сад.
Он двинулся далее и на ходу задрожал от холода. Он не мог понять, как случилось то, что сейчас случилось. А случилось то, что он, вопреки всяким предвидениям и предположениям, совершенно неожиданно для самого себя и даже, можно сказать, бессознательно, вдруг взял и попросил у Спешнева взаймы не более и не менее как пятьсот рублей. Николай Александрович был до чрезвычайности обрадован этим поступком Федора Михайловича и даже поблагодарил его за то, что он дал ему случай быть столь полезным ему в оказании ничтожной и якобы, нестоящей услуги.