– Надо ж их как-то утихомирить.
– Пять утра уже, – жена зевнула и посмотрела на часы. – Ложись, вроде потише сейчас. Гантель сработала.
Шум действительно прекратился. Я лёг и через пару часов проснулся – разбитый и помятый, как после туманных застолий.
– Они что, всю ночь кричали? – спросила жена.
– Всю ночь, – ответил я, а потом добавил: – кричала. Слышно было только женский голос, дородный такой, с переливами.
– Сколько это уже у них?
– Дней семь или пять, – я хлебнул из кружки и пошёл одеваться на работу.
Скандальные соседи появились из ниоткуда. Никто не видел, как они въехали, хотя обычно при переезде «добро», нажитое годами, торжественно сваливается в бесформенную кучу у подъезда и таким образом сигнализирует о появлении новых жильцов. Кочующая куча редко вызывает симпатию и выглядит немного бесстыже. Выжженные треугольники на гладильных досках, тёмные разводы матрасов, заляпанные жиром холодильники с магнитами из Турции и Египта. Зрелище нагромождения случайных предметов как бы задирает юбку семейству, показывает быт без ретуши.
Мебельно-вещевую груду хочется превратить в сугроб – накрыть саваном или клеёнкой, спрятать от чужих глаз. Но люди, как правило, просто смиряются со смущением и разве что немного краснеют. А скарб меж тем громоздится и сально, самодовольно блестит от прожитых дней. И в этом блеске есть что-то концентрированно страшное и печальное.
Мне кажется, что на лакированных полочках, трюмо и тумбочках из ДСП отпечатывается жизнь, как в дактилоскопическом узоре. Улыбки, детские ладошки и простые житейские радости бледнеют едва заметными кляксами. Зато семейные драмы проецируются жирно – все эти слёзы, обиды, недоговорённые слова и резкие, злые фразы о деньгах или разводе. Я много раз видел такие кляксы и эти мещанские груды-сугробы, однако у наших новых соседей ничего подобного не было.
Никто не видел, как они приехали, как разгружали бортовую «Газель», как толпились у лифта с коробками, торшерами и рогаликами ковров. Сначала мне казалось, будто они сделали это очень быстро, по-партизански, в рабочий полдень или ночью, но я внимательно посмотрел видеоархив с камеры домофона и никого не увидел. Ни бытовой кучи, ни «Газели», ни намёка на переезд. Туда-сюда шмыгали курьеры в разноцветных плащах, в подъезд забегали дети, одни и те же люди уходили на работу и возвращались домой. Дом жил по сценарию, но каждую ночь кто-то кричал.
Весь день я провёл как сомнамбула: ходил, клевал носом, ничего толком не сделал и несколько раз больно ударился о дверной косяк. Поздно вечером вернулся домой, наспех проглотил кружку «Принцессы Явы» и отправился спать.
Проснулся около часа ночи – снова кричали, и снова безумствовал тот тяжёлый, оперный голос. Крик лился ледяным, непроницаемым водопадом. В какой-то момент мне показалось, что его на бреющем полете перехватывает визг потоньше, детский или скорее даже младенческий, но потом я понял, что надрывается не ребёнок, а один-единственный сварливый голос, просто на более высоких нотах.
Я резко вскочил с кровати и, не включая свет, нащупал тренировочные штаны. «Надоело! Надоело! Надоело!» – пульсировало в голове какими-то синими вспышками. Быстро оделся, ноги сунул в тапочки жены. Мои широкие ступни не помещались в узких тапках, и пятки неприятно елозили по полу. В таком виде я и выскочил в подъезд, успев подумать, что выгляжу наверняка очень глупо.
Оказавшись на лестничной клетке, прислушался. Очень странно, но громкость крика не увеличилась, но и не уменьшилась – он стрелял ровными очередями, с перерывами на перезарядку.
С площадки второго этажа, где мы жили, я крадучись спустился вниз. Там чернели две двери вместо трёх – одна была замурована, а проём выровнен вровень с зелёно-белой стеной. За ней находился офис местного ЖЭКа, вход туда шёл с улицы, поэтому дверь из подъезда заложили кирпичами и аккуратно закрасили. Однако почему-то оставили звонок. Много раз я проходил мимо и мне очень хотелось позвонить в этот звонок, но не решался.
В голове гудело, крики, ругательства и причитания лились как из ведра. Но откуда? Я приложил ухо к замурованной двери – мало ли, может быть, в ЖЭКе кто-то ночует и каждую ночь устраивает «концерты».
Точно! Поэтому домофон и не показал никаких незнакомцев. В ЖЭК зашли с улицы! Мне почудилось, будто источник крика найден, всё решено, наступит утро, и мы обязательно со всем разберёмся, в дом наконец вернутся тихие, спокойные ночи. Но это была ошибка.
После перезарядки закричали, как мне послышалось, откуда-то сверху. Я в несколько прыжков преодолел пролёт второго и третьего этажей, оказался на четвёртом – там жили пенсионеры Мартынюки, семейство узбеков Вахидовых и мать-одиночка с сыном-подростком. Они приехали недавно, и мальчик выглядел забитым и всегда грустным.