Я был совершенно не готов к шоку от письма, которое получил десять дней спустя:
"Дорогой Том:
Вероятно, ты ожидал, что я буду дома к этому времени. Но я потерпел неудачу в плане здоровья. Позавчера, когда я встал, я чувствовал себя очень усталым, хотя хорошо выспался ночью. Весь тот день я чувствовал такую усталость, как будто не спал неделю. Вчера я чувствовал себя еще более усталым, чем когда-либо, настолько, что отказался вставать. Я спал весь день и ночь, стабильно, просыпаясь всего раз или два, но этим утром мне не лучше. По словам доктора Бриттлстоуна, в этом нет ничего серьезного. Он говорит, что у меня аутоинтоксикация из-за неправильного питания. Но я придерживался только предписанной им диеты. Я беспокоюсь о своем состоянии. Я хотел бы, чтобы ты приехал и высказал свое мнение, поскольку я думаю, что доктор Бриттлстоун ошибается в своем диагнозе и что я, возможно, подхватываю какое-то опасное заболевание. Являются ли это симптомами сонной болезни? Я бы хотел, чтобы ты приехал немедленно. Я предложил это Бриттлстоуну, и он пообещал уведомить тебя письмом, так как телефон здесь не работает. Но я подумал, что напишу тебе сам, чтобы быть уверенным, что ты приедешь. Я отправляю его по почте, поскольку доктор Бриттлстоун запретил мне писать какие-либо письма или принимать посетителей в течение следующих нескольких дней. Он боится, что любое волнение или напряжение будут вредны. Я надеюсь, что ты приедешь, Том, как только сможешь.
Харт."
Письмо Харта сильно встревожило меня. Такая внезапная вялость часто является синдромом какого-нибудь серьезного заболевания. Услышав диагноз Бриттлстоуна, я усмехнулся. В лучшем случае это не было данью эффективности его учреждения. Я сразу же направился к Хэппи-Лейн.
Это было добрых шестьдесят миль езды, и я потратил большую часть дня, добираясь до маленького горного городка Харкинвилл. Затем двухчасовой подъем по извилистой дороге в каньоне привел меня к санаторию Хэппи Лейн, огромному, возвышенному и белому, с великолепными зелеными лужайками и множеством белых же пристроек. Обширную территорию огораживал высокий и богато украшенный железный забор.
Внутри здание было полностью выложено белой плиткой, с просторными, сверкающими залами, в которых царила атмосфера санитарии. Но, как и во всем, что делал Бриттлстоун, эта белизна была скорее игрой на впечатлительность, чем фактором, способствующим здоровью. Известно, что белый цвет оказывает неблагоприятное воздействие на организм выздоравливающих. Гораздо полезнее какой-нибудь успокаивающий цвет, предпочтительно тот, который нравится самому пациенту. Кабинет был великолепно и со вкусом обставлен, с действительно красивыми гобеленами и коврами. За столом красного дерева сидела высокая, худощавая женщина с удивительно жестким лицом. Она подняла глаза при моем появлении и испытующе посмотрела на меня.
Когда я подошел к стойке регистрации, она безапелляционно сообщила мне, что посетители допускаются только по четвергам. Затем она вернулась к своей работе. Такой прием сильно разозлил меня, поскольку она еще не узнала о цели моего визита и наверняка мой медицинский саквояж должен был подсказать ей, что я врач.
— Это профессиональный визит, — сказал я сурово. — У меня здесь пациент, и меня срочно к нему вызвали.
— О, это другое дело, — поправилась дама.
Она сделала паузу.
— Кого вы хотите увидеть?
— Мистера Харта. Не будете ли вы так любезны показать мне его комнату?
— Сначала вам придется повидаться с доктором Бриттлстоуном. Он находится в своей лаборатории, комната 105. Я покажу вам где это.
В этот момент в дверях появился сам Бриттлстоун. Увидев меня, он слегка вздрогнул, и мимолетное выражение того, что могло читаться как тревога или раздражение, промелькнуло на его лице. Затем он с улыбкой двинулся вперед.
— Ну-с, доктор, — сказал он. — Вот это действительно сюрприз. Я не ожидал вас увидеть так скоро. Значит, вы получили мое сообщение?
Вспомнив, что Харт отправил свое письмо тайком, я кивнул.
— Да. И естественно, я сразу же прибыл. У вас есть какая-нибудь теория относительно причины рецидива мистера Харта?
Бриттлстоун, казалось, на мгновение растерялся. Он пристально изучал меня.