– Я думал, мы друзья.
– Это ты неправильно думал.
– Да ну?
– Увы, это так. Никакие мы не друзья, и тебе это известно. Не знаю, что ты пытаешься, но…
Тут он увидел, что Хьяльталин разозлился. Конрауду удалось его задеть.
– Ты… По-твоему, ты чем-то лучше меня? Простейшего дела раскрыть не можешь!
– Давай прекратим. Надеюсь, тебе не слишком плохо, ты поправишься, и… мне очень жаль видеть тебя в таком состоянии, но помочь тебе я ничем не могу, увы. Так что…
– А тот придурок, Лео, в полиции все еще работает?
– Лео? Да, а что?
– Сволочь он, вот что. Он меня сломать пытался. Все талдычил, что я вру. И что я виновен.
– Ты про многих из нас говорил то же самое.
– Про тебя не говорил.
Хьяльталин долго смотрел на Конрауда своими ясными голубыми глазами, похожими на оазисы на высохшем лице.
– Перед твоим приходом я думал о твоем папаше, – произнес он.
– Ты опять за старое? – спросил Конрауд.
– Они мне сказали, что он вовсе не ангел. Помнишь? Сказали, что он просто прощелыга.
Конрауд улыбнулся. Во время допросов на Сидюмули Хьяльталин порой переводил разговор на его отца. Кто-то проболтался ему о нем, и Хьяльталин не переставал доводить этим Конрауда.
– Забавно, что ты так сильно мною интересуешься, – сказал он.
– Тебе, наверное, не по себе стало, когда это произошло? – спросил Хьяльталин. – Наверное, это тяжело. Вы с ним были в хороших отношениях? Или он был распоследним негодяем, как они сказали? Лёгги с Сидюмули. Твои коллеги. Твои дружки. Они сказали, что он мамашу твою лупил. Это правда? Стоял и на это смотрел?
Конрауд не ответил ему.
– Они говорили, что он проходимец.
– Не волнуйся так о нем, – сказал Конрауд.
– Они сказали, что, наверное, его за дело зарезали у Скотобойни. Как, по-твоему, за дело ведь? Из-за твоей мамаши?
– Что ты от меня хочешь, Хьяльталин?
– Я надеялся, что ты не как он. Я надеялся, что ты не такая же сволочь.
– Успокойся, – сказал Конрауд, собираясь уходить. – Я больше так не хочу.
– Что ты на это скажешь? Кто-нибудь может от такого человека уйти невредимым? От таких обстоятельств? В тебе ведь что-то от него есть? В тебе сидит какой-то бесенок?
– До свидания.
– Ты же так и не узнал, что случилось, когда его зарезали, да? – спросил Хьяльталин, не желая так легко отпускать Конрауда. – Наверное, тебе не терпелось узнать. В самом начале. А что потом? Когда ответов так и не нашлось? Тебе стало неинтересно? Это больше было неважно? Он того не стоил? Ведь он все равно сволочь и прощелыга?
Конрауд не дал ему выбить себя из седла.
– Дело было в этом? – продолжал Хьяльталин. – В том, что он того не стоил?
– Мне пора, – сказал Конрауд. – Ты, как всегда, начал пороть какую-то горячку.
– Ты мне друг, Конрауд. Знаю, ты сам это отрицаешь, не хочешь им быть, всячески отмахиваешься, но ты – мой единственный друг среди всей этой мутотени. И всегда был другом. Ты понимаешь таких, как я. Как я и твой папаша. Я это признаю. Я не идеален. Но Сигюрвина я не убивал. Это сделал не я!
Хьяльталин снова лег.
– Хочу попросить у тебя кое-что, – сказал он. – Если я долго не протяну. Прошу тебя: найди того, кто это сделал.
– Они считают, что уже нашли его.
– Но это же не я, – возразил Хьяльталин. – Я бы, Конрауд, на ледник ни за что не полез. Кого угодно спроси. Никогда.
– Но ты мог бы попросить кого-нибудь подняться за тебя на ледник, – ответил Конрауд. – Кого-нибудь, кого ты впутал в это дело.
Хьяльталин не ответил. Было по-прежнему невозможно определить, встретил ли Сигюрвин свою смерть на леднике или его перевезли туда уже потом. Первая версия представлялась менее вероятной. Сигюрвин не отличался любовью к походам, тем более – на ледник. Среди его имущества не нашлось вещей, которые свидетельствовали бы о подобных увлечениях. У него, как и у многих жителей Рейкьявика, были лыжи, но катался на них он только в горах Блауфьётль[9]. Джип у него был, но без специального оборудования, и снегоскутера у него никогда не было. Вторая версия была более правдоподобной: что Сигюрвина привезли на ледник уже мертвого.
– Но почему именно ледник? – спросил Конрауд. – Если уж тебе хотелось избавиться от тела, ты мог бы найти более удачное место. Ледники не уничтожают улик. Напротив, они их сохраняют. И сейчас он сохранил труп. Я видел Сигюрвина: он как будто только вчера умер. Ледник его не уничтожил, а совсем наоборот: как будто и не было этих тридцати лет.
Хьяльталин слабо улыбнулся:
– Ты для меня это сделаешь?
– Я больше в полиции не работаю, – сказал Конрауд. – Я приехал только потому, что ты на том так настаивал, а еще мне было немного любопытно, изменился ли ты в чем-нибудь. Да только вот проездил я впустую.