Это, кстати, сам по себе прекрасный текст, с моей точки зрения, значительно превосходящий «Новый класс» Милована Джиласа[101]. Я потом много раз использовал его для занятий с американскими студентами как пример глубокой марксистской критики «реального социализма». Этот текст показывает, насколько прекрасным инструментом деконструкции, анализа существующего общественного порядка является марксизм. Знаю, Кароль сегодня неохотно признается в авторстве письма, но честное слово, у него нет никаких причин стыдиться.
А чем было это письмо для среды «коммандос»?
О, коммандос… ярлык, прилепившийся к нашей среде… Уж лучше тогда «новорожденные ревизионисты».
Мы, конечно, обсуждали этот текст и были им потрясены, но не испытывали никакой потребности в том, чтобы как-то себя назвать. Если попытаться понять, что же объединяло нас мировоззренчески, то это прежде всего протест против фальши в публичной жизни (цензуры, фальсификации истории и тому подобного), ну и всякого рода «левацкие» чувства, то есть убеждение в том, что люди равны и должны иметь возможность жить достойно.
Название «коммандос» прилепилось к нам потому, что мы непрошеными гостями являлись на всякие собрания, доклады, сессии и, задавая неудобные вопросы, меняли ход дискуссии. Мы не были организованной группой. Просто несколько человек, которые появлялись то здесь, то там, а в повседневной жизни поддерживали друг с другом постоянные дружеские отношения.
Этакая networking[102] шестидесятых годов.
Вот именно. Очень важным событием оказалась встреча, организованная Адамом Михником на историческом факультете по случаю десятилетней годовщины событий октября 1956 года. Именно она привела в негодование Владислава Гомулку и его ближайшего соратника Зенона Клишко[103]. Не знаю, слушали ли они выступления в реальном времени или позже, в записи, но Лешека Колаковского[104] и Кшиштофа Помяна[105] моментально исключили из партии. Против Адама был начат дисциплинарный процесс, уже второй в его жизни.
Помню один забавный момент. Я пошел вместе с Адамом к адвокату, назначенному его защитником в рамках этого дисциплинарного процесса, выдающемуся профессору юриспруденции Янине Закшевской (я тогда узнал, что ее отец до войны стажировался у моего деда, Вацлава Шуманьского). И Закшевская, разозлившись, что Адам, вместо того чтобы учиться на круглые пятерки (такого студента было бы легче защитить), имел в зачетке несколько четверок, упрекнула его: «Вот у пана Яцека наверняка оценки получше». Мы расхохотались, потому что я на своем физическом факультете еле-еле тянул. Барахтался примерно между минус и плюс тремя.
Еще о Закшевской: Ирена, моя жена, напомнила мне, что после смерти Закшевской Мария Оферская[106] передала ей конверт со стихами моей мамы и записку, в которой Закшевская пишет, что во время войны моя бабушка прятала ее и ее мать. Дома я об этом никогда не слышал. Видимо, считалось, что говорить тут не о чем. Так что, возможно, неприязнь бабушки Шуманьской к моему отцу — обычная реакция тещи на зятя и никакого антисемитизма в ней не было? Хотя черт его знает, ведь антисемитка Зофья Коссак-Щуцкая была одним из организаторов «Жеготы»[107]. Когда речь заходит о евреях, польский дух выкидывает те еще фортели…
Вы пытались помочь Михнику?
Мы начали собирать подписи в его защиту. Одновременно польская интеллигенция, партийная — самый ее цвет, — писала письма «наверх» в защиту исключенного из партии Колаковского. Напряжение нарастало. Люди начали сдавать партбилеты. Думаю, что исключение из партии Колаковского — переломный момент, после которого вера польской интеллигенции в возможность реформировать реальный социализм окончательно дала трещину (точнее, этот процесс начался с «Письма 34-х»).
В Израиле вспыхнула шестидневная война. Советский Союз, а затем Польша и весь так называемый соцлагерь, за исключением Румынии, разорвали с Израилем дипломатические отношения. В стране набирала обороты мочаровская[108] пропаганда, использовавшая «сионизм» — точнее, антисионизм, то есть антисемитизм — в целях политической конъюнктуры. А вскоре пришел черед мартовских событий и всплеска официального антисемитизма.
101
Милован Джилас (1911–1995) — югославский политический деятель и литератор черногорского происхождения, известный как популяризатор концепции «нового класса» — партийной номенклатуры, правящей в коммунистических странах. Книга «Новый класс» вышла в 1957 г.
103
Зенон Клишко (1908–1989) — член политбюро и сек-ретарь ЦК ПОРП (1959–1970). Ближайший сподвижник Владислава Гомулки, идеолог ПОРП. Ответственен за кровопролитие при подавлении рабочих протестов в декабре 1970 г.
105
Кшиштоф Помян (р. 1934) — польский и французский философ-эссеист, историк европейской культуры, политический публицист.
108
Мечислав Мочар (1913–1986) — один из руководителей ПОРП; в 1964–1968 — министр внутренних дел ПНР; в 1968–1971 — секретарь ЦК ПОРП; в 1970–1971, 1980–1981 — член политбюро ЦК ПОРП, партийный куратор карательных органов. Ортодоксальный сталинист, лидер националистического и антисемитского крыла ПОРП.