Улоф Хагстрём пустым взглядом смотрел на реку перед собой. Ветер морщил водную гладь, и отражавшееся в ней небо дробилось на мелкие осколки.
– Здесь раньше лежала вытащенная на берег лодка, – сказал он, – но теперь ее, конечно, уже нет.
– Нет, мама, сам по себе канун дня Середины лета был вчера, – в третий раз повторила Эйра, откручивая крышку на банке с селедкой. – Ну а мы будем праздновать его сегодня, я же говорила!
– Да, да, не вижу особой разницы.
Эйра сорвала пластиковую оболочку с упаковки с ломтиками лосося, нарезала зеленого лука и накрыла на стол. Уговорами заставила свою маму сесть и начать мыть картошку. Сопричастность. Возможность заниматься привычными и хорошо знакомыми делами. Вот те вещи, которые нужны, чтобы крепко держаться за жизнь.
– А мы не мало накопали картошки? – обеспокоенно спросила Черстин Шьёдин. – Разве этого хватит на всех?
– Так ведь кроме нас больше никого не будет, – возразила Эйра и посмотрела в окно на заросшее сорняком картофельное поле и увядшую ботву. Она не стала говорить матери, что молодая картошка куплена в местном супермаркете.
– А как же Магнус? Дети?
Едва ли это правильно – завернуть реальную жизнь в вату и при встрече с прогрессирующей деменцией выдать ее за настоящую.
– Я пригласила его, – сказала Эйра, – но он не приедет. Магнус пока что не в форме.
Первая часть была ложью. Она не звонила своему брату. Остальное – чистая правда. Несколько недель назад она видела его мельком на центральной площади Крамфорса.
– Так, значит, он не привезет детей на выходные?
Энергичное шкрябанье ножом затихло. Мамин взгляд стал тяжелым и отрешенным. Руки безвольно упали в грязную воду, где мылся картофель.
– На эти – нет, – отрезала Эйра.
Их тени падали на стол, накрытый только для них двоих. Букетик из герани и лютиков выглядел так по-детски. Но ведь я-то здесь, хотела сказать Эйра, хотя и знала, что это вряд ли поможет.
– Помнишь Лину Ставред? – вместо этого спросила она, пока на плите закипала картошка, а они потихоньку с вороватым видом ели клубнику. Эйра открыла бутылки с пивом, низкоалкогольное для мамы и светлое для себя из новой фермерской пивоварни в Нассоме. Чего только не сделаешь ради смельчаков, которые решили отважиться открыть свое дело в их округе. – Ну ты знаешь, та девочка, что пропала.
– Нет, не знаю я…
– Да знаешь, мама. Это случилось летом 1996 года, ей тогда было всего шестнадцать. Все произошло неподалеку от деревни Мариеберг, на тропинке, что тянется вдоль русла реки, где еще стоит замок и находится склад бревен Мариебергской лесопилки, там еще душевая для рабочих была.
Она очень подробно расписала это место. Конкретно и со всеми деталями, представив его таким, каким мама знала его раньше, и сейчас могла опереться на эти самые воспоминания. Мамин отец, дедушка Эйры, в шестидесятые годы трудился на этой лесопилке, пока ее не закрыли, и мамин дом, в котором она выросла, находился неподалеку. Эйра вдруг осознала, что почти все, что есть у них в округе, можно охарактеризовать как старое или бывшее. Воспоминанием о том, что было здесь раньше.
– У тебя в поселке была подруга Унни, которая снимала квартиру в старом рабочем квартале, его еще в шутку прозвали «Огромным наслаждением». Я помню, она частенько гостила в нашем доме, потому что жила одна, и, когда это случилось, ночевала у нас.
– Да, да. Не знаю, что ты там себе вообразила, но я еще не настолько больна склерозом. Она потом оттуда переехала. Познакомилась в Сундсвалле с одним джазовым музыкантом, и поминай как звали. Когда же это было? Впрочем, ее можно понять – некоторым женщинам тяжело выживать в одиночку.
Черстин потыкала в картофелины зубочисткой. То, что надо, мягкие, но еще не разварившиеся, словно у мамы внутри был встроенный таймер. Как хорошо, что еще бывают такие моменты, подумала Эйра. Что в ее нынешней маме осталось еще многое от прежней Черстин.
– Так вот, тот четырнадцатилетний подросток, который это сделал, он вернулся в Кунгсгорден. Я его вчера видела.
– Ух ты. – Мама подавила куски сливочного масла о горячие картофелины и перемешала все со сливками, зачерпывая их чересчур много. Добавила селедки и лосося и с жадностью принялась запихивать еду в себя. Неуемная прожорливость – одно из последствий заболевания деменцией. Может, она забыла, что уже ела несколько часов назад, или испугалась, что больше не получит пищи и скончается от голода. – Не понимаю, и как только таких выпускают.
– Ты знаешь Свена Хагстрёма?
В ответ – тишина. Долгое пережевывание.
– Как ты сказала?