Неважно.
Значение имело лишь одно: впервые после смерти отца Казуя захотел жить, и виноват в этом был Хоаран. Виноват вдвойне, потому что Казуя желал большего, чем просто удовольствие.
Он решительно отломил «носик» ампулы и высыпал порошок в молоко. Достаточно пяти минут для полного растворения.
Прихватив поднос, Казуя отправился в комнату.
У кровати аккуратной стопкой лежали книги, рядом валялись подушки. Простыня разглажена, одеяло сложено в ногах. Над кроватью слабо светили ночные лампы. Серебристой змеёй цепь убегала к приоткрытой двери ванной, из-за которой доносился шум льющейся воды.
Казуя оставил поднос на столе и заглянул в щель, понаблюдал пару минут и принялся раздеваться.
Хоаран стоял под тёплыми струями, чуть запрокинув голову и прикрыв глаза. И он рукой придерживал цепь, чтобы та сильно уж не звенела.
Казуя подошёл к Хоарану совершенно бесшумно ― он мог в этом поклясться, но в один миг оказался на коленях, ещё и прижали его к стене грудью, причём вокруг шеи обернулась цепь, а в поясницу упёрлось колено.
― Тебе не говорили, что подкрадываться к людям нехорошо? ― прозвучало возле уха.
― Это моя ванная, если помнишь. И я вовсе не подкрадывался. Пусти.
― Мне не хочется.
― Так и будем стоять, как два идиота?
Хоаран неохотно убрал цепь и колено и отступил на шаг назад.
― Я предпочитаю принимать душ в одиночестве. Сам меня сюда упёк, так что жди своей очереди.
Казуя поднялся и бросил быстрый взгляд на Хоарана поверх плеча. Зря, наверное.
― Не люблю ждать. И не вижу причин, чтобы делать из мухи слона. В конце концов, ты просто получил очень выгодное предложение. А ведь всё могло выйти куда хуже. Смысл тебе упираться?
― Выгодное предложение? ― Хоаран усмехнулся и плеснул водой себе в лицо, потом тихо добавил: ― Я не считаю твоё предложение таким уж выгодным. Сидеть под замком и развлекать тебя по ночам… Нет, это точно не лучшее предложение. Это скука смертная.
― Я могу изменить условия, ― отвернувшись, пробормотал Казуя. ― Двенадцать часов, которые ты должен проводить в камере, ты будешь проводить здесь. Остальные двенадцать ― в твоём личном распоряжении. Я достаточно щедр?
― Увы.
― А что ещё? ― стиснув кулаки, сердито уточнил он.
― Мне подраться не с кем, представляешь? Я же так зачахну и умру от тоски.
― Это ты так тонко намекаешь, что я должен развлекать тебя на татами?
― А тебе не кажется, что это честно?
― Поторгуемся?
― Чёрта с два. Не умею.
― Или по-твоему, или никак? ― развеселился уже Казуя. Вот ведь юный наглец… ― То есть, в принципе, сделка возможна?
Хоаран молча перебрался через бортик и сдёрнул полотенце с перекладины у двери.
― Не знаю. Я думаю об этом. ― И он аккуратно прикрыл за собой дверь, оставив Казую одного под тёплым душем. Тем не менее, уже хоть что-то. Казуя всё больше любил те моменты, когда ему удавалось вогнать Хоарана в состояние задумчивости.
Завернувшись в пушистый халат, он выбрался из душа и обнаружил рыжего на кровати. Тот сидел, скрестив ноги по-турецки, и читал одну из своих книг. Влажные волосы закрывали шею и спадали на лицо.
― Ноги сюда, ― велел Казуя.
― Зачем?
Он вздохнул, поймал цепь и потянул к себе, закрепил за крюк и защёлкнул фиксатор. Хоаран теперь лежал на кровати и мрачно смотрел на него. Казуя сходил к столу и налил в стакан молока. Хоаран сел и выпил без раздумий, управившись в пару глотков. Ещё бы, всё-таки еды и питья он не получил, не считая утренней порции сока. И на весь графин у него ушло меньше получаса.
― Так сильно молоко любишь? ― заинтересовался Казуя.
― А тебе дело?
― Просто необычно.
Хоаран безразлично пожал плечами и отдал пустой стакан. Стакан Казуя отставил в сторонку, достал из своих вещей обычные наручники и надел один браслет на левое запястье Хоарана.
― Какого чёрта?
― У меня на тебя планы. ― Казуя толкнул его в грудь и заставил растянуться на кровати, перекинул короткую цепь через перекладину у изголовья и поймал правое запястье. Прозвучал сухой щелчок.
― Мне любопытно уже, почему в твоих планах я вечно в цепях? Тебе одной с ошейником мало? И ведь мы оба знаем, что мне отсюда не сбежать. Или ты чего-то боишься?
― Умолкни. Это часть игры ― считай так. Пока ты думаешь.
― Пока я… Ты о чём?
― О сделке. Ты же сказал, что думаешь об этом.
― Цепи здорово мешают этому увлекательному процессу, так что я уже не думаю, ― огрызнулся Хоаран.
― Есть хочешь? ― коварно спросил Казуя. Желудок рыжего немедленно завопил от голода. Вполне отчётливо и без разрешения хозяина. ― Ясно. Сейчас перекусишь.
― И как? ― Хоаран запрокинул голову и полюбовался на прикованные к перекладине руки.
― Увидишь. ― Казуя стянул с узких бёдер Хоарана полотенце, оставив его полностью обнажённым на кремовой шёлковой простыне. Невольно прошёлся взглядом от ступней до притянутых к изголовью запястий и обратно.
Неукротимый огонь в цепях, манящий и влекущий. Казуя сам себе на миг показался ночным мотыльком, что глупо летел к свету.
Он всё же встряхнулся и отошёл к столу, вернулся к кровати уже с вазой, наполненной взбитыми сливками. И спокойно вывернул содержимое вазы на Хоарана.
― Спятил? ― тут же возмутился тот. ― На кой чёрт ты это сделал?
― Скоро узнаешь, ― пробормотал Казуя и принялся пальцами размазывать белую нежную массу по его телу. Наверное, несколько увлёкся, потому что минут через пять Хоаран стал белым почти полностью.
― Я люблю молоко, но я не говорил, что люблю сливки.
― Это не для тебя. Для тебя кое-что другое.
― И что же?
Казуя опять прогулялся к столу, оставил там пустую вазу и прихватил другую. Её он тоже перевернул над рыжим. Алое на белом, красиво. Крупная клубника живописно рассыпалась по груди и животу. Казуя выронил вазу, и она беззвучно упала на ковёр, потом он сбросил с плеч халат и присел на край кровати. Вряд ли имело смысл скрывать собственное возбуждение, тем более что действительность превзошла все его ожидания. Даже в самых смелых фантазиях он не представлял, насколько это будет великолепно и умопомрачительно.
― Ты чёртов извращенец, ― подытожил Хоаран и вздохнул. ― И я всё равно не понял, как мне съесть клубнику, если ручки-то ― вот они.
Казуя проследил, как он выразительно пошевелил пальцами, и слабо улыбнулся.
― Потерпи чуть, сейчас я тебе покажу.
Казуя медленно склонился к груди Хоарана, осторожно сжал губами алую ягоду и провёл ею по слою сливок на коже, потом немного сдвинулся и посмотрел в светло-карие глаза, взбешённые глаза. Тем не менее, он подался вперёд, словно вознамерился вложить в губы Хоарана клубнику, но в последний миг втянул ягоду в рот и поцеловал рыжего. Чтобы получить клубнику, Хоарану полагалось ответить на поцелуй.
Тот правила игры понял быстро, но у него ушла минута на то, чтобы разомкнуть твёрдо сжатые губы. Немалую роль в этом, вероятно, сыграл голод, потому что от романтики этот мальчишка был бесконечно далёк.
Казуя кончиком языка толкнул ягоду, чтобы передать её, и случайно задел язык Хоарана, показавшийся ему неожиданно горячим и сильным. Невольно он легонько прикусил нижнюю губу рыжего и мягко потянул, потом ещё раз поцеловал и почувствовал яркий клубничный вкус. Попытался повторить это, но наткнулся на плотно сжатые губы. Из-под тёмных ресниц высверкнул золотистый огонь. Казуя не удержался от смешка, вызванного яростью Хоарана, отстранился и осмотрел тело, перепачканное сливками и украшенное алой россыпью. Выбрал ягоду на груди слева, наклонился, обхватил сочный плод губами и обвёл им вокруг густо замазанного белым соска, потом прочертил линию вверх по груди и шее и помедлил, глядя на рыжего сверху.
Хоаран следил за ним из-под полуприкрытых век и не порывался хоть как-то помочь в чудесной ― с точки зрения Казуи ― игре. Впрочем, игра только началась, и говорить о поражении было рано.
Казуя просто положил ягоду прямо на сомкнутые губы Хоарана и вопросительно вскинул брови. Напрасно. Рыжий мешкать не стал ― и впрямь оголодал, бедняга. Казуя хмыкнул и присмотрел новую добычу. На сей раз он выбрал клубнику, что красовалась на животе, подхватил её и обвёл ямочку в центре, после оставил ягоду чуть в стороне и принялся слизывать сливки с кожи, не стесняясь забираться кончиком языка в ту самую ямочку. Твёрдые мышцы под кожей едва заметно подрагивали и напрягались с каждым прикосновением. Прохладные сливки на горячем… Чёрт возьми, Казуя никогда не пробовал ничего вкуснее.