― Удовольствий ищешь ты, но почему их получаю я?
― Не знаю… ― выдохнул он в губы Хоарану. ― Это тоже удовольствие. Для меня.
Тот немного наклонил голову, позволив ему оставить память о поцелуях уже на шее. Необычно тихий, даже не зарычал ни разу.
― Можно?
Хоаран не ответил, лишь медленно прикрыл глаза. Казуя расценил это как согласие, позволил руке скользнуть под пояс и грубую ткань, погладить горячую кожу. Повторил линию тонкого шрама на бедре, что нашёл на ощупь, затем сдвинул ладонь и обхватил плоть, жаждущую его внимания. Бархат под пальцами, жар и сдерживаемое безумие ― иначе не назвать. Когда Казуя прикасался к себе сам, никогда не испытывал подобного. Ощущения разнились как день и ночь. Можно хоть сотню раз твердить, что каждый человек лучше знает собственное тело, чем кто-то другой, но никогда это не сравнится с тем, что можно получить от другого. Казуе нравилось прикасаться к себе, только прикасаться к Хоарану ему нравилось ещё больше ― совершенно иные ощущения.
Он обхватил налившуюся силой плоть крепче и принял в себя тихий стон рыжего, поймав его губами. Разбился на миллион осколков внутри от обилия непривычных чувств ― тех, что вызывал в нём Хоаран. Ведь если сейчас отобрать у него Хоарана, что останется? Ничего. Теперь уж точно ― ничего.
Казуя неторопливо потянул за пояс брюк, опустив их пониже. Хоаран зажмурился и с трудом сделал вдох, когда явственно ощутил контраст между теплом ладони и прохладным воздухом. Казуя легко провёл губами по его скуле, тронул уголок рта, лизнул в кончик носа и жадно поцеловал, потому что уже сил не осталось просто смотреть и любоваться. Ладонь жёстко заходила по всей длине, заставляя Хоарана вздрагивать, отворачиваться, кусать губы.
― Хочу тебя… ― хрипло признался Казуя и тронул языком ухо Хоарана, а тот просто дёрнул его за запястье. Повторять приглашение не пришлось. Торопливо расстегнуть брюки, сбросить прямо на пол, рывком развернуть к себе кресло и перекинуть ногу через узкие бёдра. Никакого терпения не хватало, самообладания ― тем более. Он просто сжал коленями Хоарана и, помогая себе рукой, опустился вниз. Было бы лучше не спешить так, но в эту секунду его меньше всего волновали такие пустяки, как боль или неудобство. Ощущение целостности и внутренней наполненности искупали абсолютно всё.
Хоаран подался к нему и стянул остатки одежды, швырнул на пол ― к брюкам и языком медленно провёл по широкому косому шраму, пересекавшему грудь Казуи. Осталась влажная полоса ― кожу там даже немного покалывало, приятно покалывало.
Казуя бросил ладони на скулы Хоарана и одарил его долгим взглядом.
― Потом… ― прошептал, задыхаясь. ― Всё потом. А сейчас… просто…
Хоаран не дал ему договорить: крепко стиснул одной рукой бедро, другую положил на затылок и привлёк к себе. И всего через миг они жадно тянулись друг к другу, мешая воедино стоны и поцелуи, страсть и желание, теряясь в объятиях и попытках понять, кто и кого вообще обнимал, кто бросал себя вверх, а кто ― вниз… Тела влажно блестели от пота, дыхание с шумом рвалось из груди, руки соскальзывали, ногти оставляли красные полосы.
Позднее Казуя чуть откинулся назад, положившись на силу Хоарана и отдавшись волнам наслаждения, что накатывали после каждого резкого толчка. Его возбуждённая плоть то тёрлась о живот рыжего, то ударялась о его собственный живот, подстёгивая и без того близкий безумный восторг. Чёрт возьми, это напоминало сумасшедшее родео. Даже промелькнула дурацкая мысль ― не вылететь бы из седла. Не вылетел ― Хоаран держал его крепко, и когда вдруг вскинул гибкое тело вверх с такой силой, словно вознамерился протаранить Казую, одновременно рванул его к себе же, прижал от души.
Хоаран застыл на секунду, показавшуюся вечностью, медленно опустился обратно в кресло и толкнулся несколько раз вверх уже слабее, позволив Казуе тоже достичь освобождения и выплеснуть восторг.
Они сидели в тишине, обняв друг друга. И каждый из них сражался с собой же: пытался унять взбесившееся дыхание и утихомирить бешено колотившееся сердце.
― Придётся тебе мебель менять, ― тихо проронил после Хоаран.
― И чёрт с ней, ― пробормотал Казуя, прижавшись щекой к его щеке и обняв его ещё крепче.
― Тебе не кажется, что мы только этим и занимаемся?
― Это тюрьма, рыжий придурок. Чем ещё тут можно заниматься?
Хоаран тихо вздохнул и промолчал. Вероятно, осознал истину наконец. Действительно, чем ещё заниматься в железной коробке, висящей в пустоте?
― 이십 육 일…
― Что?
― Ничего.
― Прозвучало красиво.
― Угу… ― И Хоаран повторил уже про себя: “Двадцать шесть дней. Осталось не так уж и много, чтобы поставить точку”. ― Ты мне должен.
― Что? ― Казуя даже отстранился и с удивлением осмотрел наглеца.
― Ты мне клубнику проиграл. Я есть хочу.
― Ты ни разу не романтик, знаешь?
― Какая, к чёрту, романтика на пустой желудок?
========== 12 ==========
Хоаран проснулся на огромной кровати один. Медленно сел, потёр пальцами переносицу и огляделся. Тихо. И никого. Уже странно.
Хотя нет, если учесть, что сегодня должна прибыть комиссия по проверке.
Он потянулся, перебрался к краю и опустил ноги на пушистый ковёр. На часах ― семь утра, а комиссия будет здесь в восемь. Времени полно.
Он лениво ощупал одежду, валявшуюся прямо у кровати, и убедился, что стилет на месте. Хоаран не сомневался, что Казуя давно обнаружил и пропажу стилета, и сам стилет, только ничего по этому поводу не сказал и не сделал. Начальник тюрьмы был склонен всех подозревать в заговорах и славился патологической недоверчивостью ― в этом свете подобное поведение казалось нелогичным. Конечно, Хоаран не собирался использовать стилет по прямому назначению в отношении Казуи ― незачем, но, тем не менее, Казуя здорово рисковал шкурами подданных и шкурами членов комиссии.
Он поднялся, прихватил одежду и прогулялся в душ. Пока стоял под хлёсткими то горячими, то холодными струями, ощупывал шею. Чёртов маркер… С маркером он так ничего и не придумал. Извлекать маркер умели исключительно специалисты министерства. Секретная технология всё-таки, и она работала, что ещё паршивее. Маркер привязывал Хоарана к тюрьме надёжнее всех цепей.
Допустим, это не могло его остановить, поскольку ничего страшного и ужасного в смерти он не видел. Другое дело, что самоубийство он никогда не одобрял, как и напрасную смерть. Он предпочитал отличную драку и предпочитал умереть в бою ― это правильно.
В кабинете Хоаран нашёл завтрак, с которым немедленно расправился, затем сунулся к двери и обнаружил, что она заперта ― снаружи.
Вот теперь всё встало на свои места. Он подозревал, что Казуя что-то знает, и сейчас эти подозрения превратились в железную уверенность. Этот придурок решил запереть его в кабинете и спрятать от глаз комиссии! Идиот. Во-первых, Казуя знал слишком мало; во-вторых, ни черта у него не выйдет; в-третьих, он крупно подставился, подписав себе тем самым смертный приговор. Комиссия не уберётся отсюда, пока не получит живого Хоарана, мёртвого Хоарана или часть его трупа, или хотя бы крошечный кусочек. Попытка Казуи спрятать заключённого будет расцениваться как военное преступление.
― Спятил он, что ли? ― пробормотал Хоаран, опустившись на колено и принявшись изучать дверной замок. Должен же Казуя понимать, какие последствия повлечёт его выходка. Никто в здравом уме и твёрдой памяти не будет становиться на пути министерства. За редким исключением, конечно. Например, кто-то вроде Хоарана вполне мог, ну так ему и терять нечего ― он просто драки любит.
Он сбегал к столу, покопался в ящиках и стаканах со всякой канцелярской дрянью, прихватил скрепки и узкий ножик, даже отвёртку нашёл. С такими инструментами открыть дверь ― пара пустяков, вот он и открыл, осторожно выглянул в коридор, потом вернулся к столу и влез в базу данных за кодами для перегородок в коридорах станции. Один взгляд, чтобы сохранить все наборы цифр в памяти, ― и можно идти в блок для заключённых. Правда, до одиннадцати все камеры будут заперты, но это даже к лучшему ― прочие заключённые не станут путаться в ногах.