― Почему же? Меня мало волнует то, как именно я выгляжу. Через двенадцать лет, подозреваю, больше волновать меня это точно не станет, а вот ещё меньше…
― Напрасно… ― Казуя спокойно прикоснулся к скуле рыжего и медленно провёл пальцами по золотистой коже. Получил ногой по голове. Хорошо, что успел немного отклониться, и удар вышел по касательной, но всё равно… чувствительно. Казуя прижал правую ногу восемьдесят первого к койке.
― Могу отрубить. Необходимое оборудование под рукой, поэтому приживить конечность обратно можно. В девяти случаях из десяти осложнений не возникает. Но эффект ты прочувствуешь в полной мере.
Рыжий пожал плечами. Дескать, руби, если так уж сильно хочется.
Казуя впился испытывающим взглядом в его лицо и убедился, что бравадой тут и не пахло. Ему и впрямь было наплевать, станет Казуя рубить ногу или нет. Искушение удалось подавить. Не без труда.
― Я читал твоё личное дело, рыжий. И мне всё равно, что ты намерен отмачивать в стенах этой тюрьмы. Просто имей в виду, что тут жизнь вполне себе насыщенная. Тебя могут захотеть твои коллеги по отсидке, персонал и я. И при таком раскладе далеко не всегда выбор будет за тобой.
― Поживём и увидим, ― чуть прищурив светло-карие глаза, ответил заключённый.
― Может быть. ― Казуя бесцеремонно потянул за простыню. Медленно и со вкусом. Белая плёнка к этому времени почти вся осыпалась с тела, поэтому сползающая простыня открывала сантиметр за сантиметром золотистую кожу с бледными следами от ударов дубинками. Гладкая широкая грудь, живот с аккуратными пластинками мышц… Белая плёнка осталась лишь на левой ноге ― на колене и ниже. Красивый, да.
Казуя поймал угрожавшую его здоровью правую ногу и неторопливо повёл ладонью по коже, чуть сжал икроножную мышцу. Под пальцами ― живое, горячее и твёрдое, восхитительное, не вмещающееся в ладонь. Казуе прежде не попадались люди с настолько сильными ногами, что одно прикосновение к ним одаривало возбуждением. Он ничего такого не планировал, но теперь… Вышло спонтанно и даже вопреки его желаниям, но отпустить рыжего так вот просто он уже не мог.
Казуя вернул ногу на койку и слегка навалился на неё, дабы рыжему не пришло в голову вновь пустить её в ход. Кстати… Он затянул ремень на правой лодыжке. Сразу надо было, да как-то не подумалось.
Закончив возню с ногой, Казуя полюбовался на узкую ступню, даже погладил пальцами, провёл по голени, затем тронул колено. Взглядом забрался выше, медленно, без спешки, наслаждаясь каждым кусочком тела. В итоге посмотрел рыжему в лицо и в очередной раз убедился в его невозмутимости: он всего лишь ждал, что же будет дальше.
Ну что ж…
Казуя двинул ладонь от колена вверх, слегка сжимая мышцы. Погладил бедро, кончиками пальцев пробежался по животу, накрыл рукой, согревшись теплом восемьдесят первого.
― Сладкий… ― пробормотал он безотчётно себе под нос.
― Это вряд ли, ― хмыкнул тот.
― Сейчас проверим.
Казуя уверенно опустил ладонь ниже и аккуратно подхватил пока ещё спящую плоть. Он наклонился и для начала просто потревожил своим дыханием, затем едва ощутимо коснулся губами. Немного повернув голову, тронул губами уже справа и медленно провёл языком. Что бы там рыжий ни говорил, его телу определённо это понравилось. И, пожалуй, он и впрямь быстрый, потому что потребовалось совсем немного усилий, дабы увидеть его во всей красе и не устоять. На вкус он действительно не был сладким, скорее уж остро-солёным, но всё равно пьянящим.
Казуя лизнул напряжённую плоть и немного отстранился, чтобы полюбоваться на картину в целом.
― Влюбиться можно… ― пробормотал он.
― В кого или во что? ― уточнил рыжий слегка охрипшим голосом.
― В обоих, ― развеселился Казуя. ― Полагаю, до тебя уже дошло, что это приятно?
― Я и раньше это знал. И для подобного мне собственной руки довольно. Хотя бы одной.
― Посмотрим. ― Казуя вновь наклонился и с азартом пустил в ход пальцы, губы и язык. Честно говоря, он обычно предпочитал быть на месте рыжего и получать удовольствие от таких ласк, но сейчас ему хотелось самому прикасаться, более того, он этим наслаждался, чего раньше не случалось.
Тонкая нежная кожа, раскрашенная рисунком вен, соблазнительно блестела от слюны Казуи. Он целовал, мягко облизывал, согревал во рту, чувствовал трение о нёбо, чувствовал, как плоть внутри растёт и пульсирует, ласкал пальцами там, куда не мог пока дотянуться губами. Наверное, он позволил себе опьянеть, но ему это нравилось до боли в собственном теле ― боли от сдерживаемого возбуждения. И тихий низкий стон едва не добил его. Голос рыжего и так завораживал, но стон рыжего… мог свести с ума. И свёл.
Казуя уже ничего не замечал, просто продолжал наслаждаться собственными действиями: старательно менял темп, пытался впустить в рот так много, сколько мог, сжимал ладонями узкие бёдра, но не удерживал, а позволял рыжему подаваться ему навстречу, впрочем, вряд ли он вообще мог удержать это сильное тело. Рыжий умудрялся даже сейчас оставаться агрессивным. И Казуе совершенно не хотелось думать о том, что всё это противоречило его планам, что всё это ― вина только дерзкого мальчишки, сумевшего так его распалить и опьянить собой.
Тело под ним резко содрогнулось, рванулось вверх, причинив боль и заставив проглотить выплеснувшееся в рот доказательство испытанного удовольствия. После Казуя неторопливо собирал капли губами и языком, тревожил поцелуями кожу внизу живота и на бёдрах, слизывал солоноватый пот.
Он вскинул голову и всмотрелся в лицо рыжего. Слегка закушенная нижняя губа, сведённые на переносице брови и прикрытые глаза с подрагивающими ресницами… Красивый, немного растерянный, но всё такой же упрямый.
Из-под ресниц сверкнуло ярким золотом ярости. Ого, восемьдесят первый ещё чем-то недоволен?
― А в тебе много огня, рыжий, ― со слабой улыбкой отметил Казуя. ― Вряд ли для этого огня достанет всего лишь одной руки.
― У меня их две, ― парировал упрямец. ― Вполне достаточно.
― Аж на двенадцать лет?
― Сомневаюсь, что ты захочешь делать подобное для меня двенадцать лет. Придётся растить мозоли.
Зря он сомневался. Казуя полагал, что вполне мог бы. Для рыжего делать такое хотелось. Кроме того, рыжего ещё и хватило надолго, не смотря на то, что им занимался Казуя, который умел это делать в отличие от большинства заключённых.
Казуя задумчиво тронул ремень на запястье рыжего, накрыл рукой сжатую в кулак ладонь, погладил, затем наклонился и помедлил. Хотел поцеловать, но опасные искорки в светло-карих глазах прозрачно намекали, что подобное действие будет опрометчивым, ещё и с неприятными для Казуи последствиями.
― Привыкни к мысли, что здесь всё решаю лишь я, ― посоветовал негромко он рыжему.
― Любишь жить в плену иллюзий? ― выразительно вскинув тёмную бровь, полюбопытствовал восемьдесят первый с убийственной иронией в голосе. Немедленно захотелось придушить мерзавца. Даже пальцы на правой руке хищно согнулись, словно осуществляли план по удушению. Интересно, и как это он умудрился прожить так долго с этим своим паршивым нравом?
― А не ты ли тот, кто сейчас питает ложные иллюзии?
― Увы, я неисправимый реалист. ― По губам рыжего скользнула стремительная улыбка и тут же исчезла, будто стёрли.
― Тогда скажи мне, реалист, ты в состоянии выдерживать побои ежедневно?
― В состоянии. Ничего нового в этом нет.
― Вот как? Тебе в армии тоже доставалось постоянно?
― Нет, в армии с этим не повезло, зато до армии ― вполне.
А, ну да. Казуя припомнил личное дело восемьдесят первого: родственников нет, происхождение неизвестно, без дома и без семьи, вырос на улицах, а там и впрямь надо постараться, чтобы выжить. Следовало раньше подумать об этом, ведь для рыжего тогда тюрьма точно не экзотика ― законы и правила в тюрьме почти такие же, как на «дне». И ещё вопрос, где хуже.
Казуя надавил пальцами на подбородок Хоарана, заставив его чуть запрокинуть голову, провёл губами по шее, но почти сразу получил точный удар той самой головой. От неожиданности даже язык себе ощутимо прикусил.