– Ладно, все складывается… Мы знаем виновного, обстоятельства и мотив преступления. Это дело не затянется. Господин Ленорман, вы во всем со мной согласны?
– Не согласен ни в чем.
На мгновение все оцепенели. Прибыл полицейский комиссар, а за ним, несмотря на охранявших дверь полицейских, проникли внутрь и остановились в прихожей группа журналистов и персонал отеля.
Хотя суровость господина Ленормана была широко известна и порой граничила с некоторой грубостью, уже стоившей ему определенных нареканий со стороны руководства, такая резкость ответа привела всех в замешательство. Особенно был озадачен господин Формери.
– Однако, – молвил он, – на мой взгляд, тут все проще простого: Люпен – вор…
– Зачем ему было убивать? – возразил господин Ленорман.
– Чтобы украсть.
– Прошу прощения, но рассказ свидетелей доказывает, что кража имела место до убийства. Господина Кессельбаха сначала связали и заткнули ему рот, потом обокрали. Зачем же Люпену, который до сих пор никогда не совершал подобных преступлений, убивать человека совершенно беспомощного и уже ограбленного?
Следователь пригладил свои длинные бакенбарды привычным движением, свойственным ему в тех случаях, когда вопрос казался неразрешимым, и задумчиво произнес:
– На это есть несколько причин…
– Каких?
– Это зависит… Это зависит от множества еще неизвестных деталей… К тому же, впрочем, возражение касается лишь природы мотивов. А в остальном мы с вами согласны.
– Нет.
На сей раз это прозвучало четко, резко, почти невежливо, так что следователь, совсем растерявшись, не осмелился даже протестовать, сбитый с толку столь странным коллегой. Под конец он сказал:
– У каждого свой метод. Мне было бы любопытно узнать ваш.
– У меня его нет.
Начальник Уголовной полиции встал и, опираясь на свою трость, сделал несколько шагов. Вокруг него все молчали… и было довольно забавно наблюдать, как этот старый, тщедушный, согбенный человек властвует над остальными в силу своего авторитета, которому подчинялись даже те, кто с ним еще не был согласен.
После продолжительного молчания господин Ленорман произнес:
– Мне хотелось бы посетить комнаты, прилегающие к этому апартаменту.
Управляющий показал ему план отеля. Расположенная справа спальня господина Кессельбаха не имела другого выхода, кроме прихожей самого апартамента. Но комната секретаря, расположенная слева, сообщалась с другой комнатой.
– Осмотрим эту, – сказал он.
Господин Формери, не удержавшись, пожал плечами и проворчал:
– Но ведущая туда дверь заперта на засов, и окно закрыто.
– Осмотрим ее, – повторил господин Ленорман.
Его отвели в эту комнату, которая была первой из пяти зарезервированных для госпожи Кессельбах. Затем, по его просьбе, его проводили в следующие комнаты. Все двери между ними были заперты с обеих сторон.
Господин Ленорман спросил:
– Ни одна из этих комнат не занята?
– Ни одна.
– Ключи?
– Ключи по-прежнему в администрации.
– Значит, войти никто не мог?
– Никто, кроме коридорного на этаже, обязанного проветривать и вытирать пыль.
– Пригласите его.
Слуга по имени Гюстав Бёдо ответил, что накануне, согласно предписанию, он запер окна всех пяти комнат.
– В котором часу?
– В шесть часов вечера.
– И вы ничего не заметили?
– Нет, ничего.
– А сегодня утром?
– Сегодня утром я открыл окна ровно в восемь часов.
– И вы ничего не обнаружили?
– Нет… ничего… Хотя…
Он заколебался. Его засыпали вопросами, и он, в конце концов, признался:
– Так вот, возле камина четыреста двадцатого номера я подобрал портсигар… который собирался отнести в администрацию вечером.
– Он при вас?
– Нет, он в моей комнате. Это портсигар из полированной стали. С одной стороны кладется табак и бумага для сигарет, с другой – спички. Имеются две буквы золотом… одна – Л, а другая – М.
– Как вы говорите?
Это вмешался Шапман. Казалось, он был очень удивлен и снова обратился к слуге:
– Портсигар из полированной стали, говорите вы?
– Да.
– С тремя отделениями для табака, бумаги и спичек… Табак русский, не так ли, мелкий, светлый?
– Да.
– Принесите его… Я хотел бы взглянуть… Сам убедиться…
По знаку начальника полиции Гюстав Бёдо удалился. Господин Ленорман сел и острым взглядом обследовал ковер, мебель, занавески.
– Мы сейчас в четыреста двадцатом номере? – спросил он.
– Да.
Следователь усмехнулся:
– Мне хотелось бы знать, какую связь вы видите между этим происшествием и драмой. Пять дверей отделяют нас от комнаты, где был убит Кессельбах.