Тогда он с глубоким поклоном произнес:
– Позвольте представиться… Князь Сернин.
Она сказала тихим голосом:
– Я не знаю, как выразить вам мою признательность.
– Не выражая ее, мадам. Это случай надо благодарить, случай, который привел меня сюда на прогулку. Могу я предложить вам руку?
Через несколько минут госпожа Кессельбах звонила в дверь пансиона, обращаясь тем временем к князю:
– Я попросила бы вас еще об одной услуге, сударь. Не рассказывайте никому об этом нападении.
– Но, мадам, это было бы единственным способом узнать…
– Чтобы узнать, понадобится расследование, а это опять шум вокруг меня, допросы, усталость. У меня нет больше сил.
Князь не настаивал. Он откланялся, спросив:
– Вы позволите справиться о вашем здоровье?
– Ну конечно…
Она поцеловала Женевьеву и удалилась.
Между тем начинало смеркаться. Сернин не хотел, чтобы Женевьева возвращалась одна. Но не успели они свернуть на тропинку, как из темноты навстречу им выступил силуэт.
– Бабушка! – воскликнула Женевьева.
Она бросилась в объятия старой женщины, которая крепко расцеловала ее.
– Ах, дорогая моя, дорогая, что случилось? Ты так опоздала, ты, такая точная!
Женевьева представила:
– Госпожа Эрнемон, моя бабушка, князь Сернин…
Потом она рассказала о случившемся, а госпожа Эрнемон не переставала повторять:
– О, моя дорогая… Боже, как ты, верно, испугалась!.. Сударь, я… Я никогда не забуду… клянусь вам… Но как ты, должно быть, испугалась, дорогая моя бедняжка!
– Ну, будет, бабушка, успокойся, ведь я же здесь…
– Да, но страх мог навредить тебе… Никогда неизвестны последствия… О, это ужасно!..
Они прошли вдоль живой изгороди, через которую видно было засаженный деревьями двор, несколько цветников, крытую галерею и белый дом.
За домом, под сенью зарослей бузины, расположенных туннелем, открывалась невысокая ограда.
Старая женщина пригласила князя Сернина войти и отвела его в маленькую гостиную, служившую одновременно и школьной приемной.
Женевьева попросила у князя разрешения ненадолго отлучиться, чтобы взглянуть на своих учениц, то было время их ужина.
Князь и госпожа Эрнемон остались одни.
Лицо старой дамы под седыми волосами, расчесанными на прямой пробор и заканчивающимися двумя буклями, было печальным и бледным. Чересчур основательная, с тяжелой походкой, она, несмотря на внешность почтенной дамы, казалась чуточку вульгарной, хотя глаза у нее были бесконечно добрыми.
Она в беспокойстве наводила порядок на столе, когда князь Сернин подошел к ней, обхватил ее голову руками и расцеловал в обе щеки.
– Ну что, старая, как ты живешь?
Она остолбенела, разинув рот.
Князь снова со смехом расцеловал ее.
Она пробормотала:
– Ты? Это ты! Ах! Иисус-Мария… Иисус-Мария… Возможно ли это!.. Иисус-Мария!..
– Славная моя Виктория!
– Не называй меня так! – воскликнула она, вздрогнув. – Виктория умерла… Твоей старой кормилицы больше нет… Я целиком принадлежу Женевьеве…
И она добавила тихим голосом:
– Ах, Иисусе… Я, конечно, читала твое имя в газетах… Так это правда, ты возвращаешься к своей скверной жизни?
– Как видишь.
– А ведь ты мне поклялся, что с этим покончено, что ты уезжаешь навсегда, что хочешь стать честным.
– Я пробовал. Вот уже четыре года, как пробую… Ты ведь не будешь утверждать, что в течение этих четырех лет я заставил о себе говорить?
– И что?
– А то, что мне стало скучно.
Она вздохнула:
– Все такой же… ты не изменился… Ах, все кончено, ты никогда не изменишься… Стало быть, ты причастен к делу Кессельбаха?
– Черт побери! Иначе я не стал бы утруждаться и устраивать нападение на госпожу Кессельбах в шесть часов, чтобы в пять минут седьмого иметь возможность вырвать ее из когтей моих людей! Спасенная мною, она будет вынуждена принимать меня. И вот я на месте, в центре событий и, защищая вдову, изучаю окрестности. А что ты хочешь, если жизнь, которую я веду, не позволяет мне прохлаждаться и следовать мелочным житейским правилам. Мне нужны потрясающие эффекты, оглушительные победы.
В растерянности глядя на него, она прошептала:
– Понимаю… понимаю… Все это ложь… Но в таком случае… Женевьева…
– Э-э! Одним ударом двух зайцев. Подготовить спасение, и дело сделано. Подумай, сколько мне понадобилось бы времени, усилий, возможно, бесполезных, чтобы проникнуть в жизнь этой девочки? Чем я был для нее? И кем еще стал бы? Незнакомец… чужой. А теперь я – спаситель. Через час стану… другом.
Она задрожала.
– Значит… ты не спас Женевьеву… Значит, ты собираешься втянуть нас в свои махинации…