Это формальное утверждение покончило с медлительностью комиссара.
– Мне остается только сказать несколько слов господину Фовелю… – обратился он к присутствующим.
– Я к вашим услугам! – отвечал банкир.
Проспер понял, выразительно положил на стол шляпу, чтобы дать понять, что он вовсе не имеет намерения скрыться, и вышел в соседнюю канцелярию.
Фанферло последовал за ним, но комиссар сделал ему едва уловимый жест, на который тот ответил утвердительно. Жест этот означал: «Вы ответите мне за этого человека».
Сыщик не придал этому особого внимания, так как его подозрения были гораздо шире, и его желание добиться истины было слишком сильно для того, чтобы согласиться потерять из виду Проспера. Вот почему, выйдя в канцелярию, он забрался в самый темный угол и, несколько раз потянувшись и, сладко зевнув так, что чуть не сломал себе челюсть, закрыл глаза. А Проспер уселся за письменный стол, и все приказчики, горя нетерпением узнать подробности, окружили его со всех сторон, но не решались его расспрашивать.
Наконец рискнул Кавальон.
– Ну как? – спросил он.
– Неизвестно… – пожал плечами Проспер.
А затем он достал листок бумаги и поспешно написал на нем несколько строк.
«Эге! – подумал Фанферло. – Маленькие излияния перед бумагой! Кажется, мы кое-что узнаем!»
Написав записку, Проспер тщательно ее запечатал, вложил ее в книжку и, бросив украдкой взгляд на сыщика, все еще делавшего вид, что дремлет в своем уголку, передал эту книжку Кавальону.
– Жипси! – сказал он ему одно только слово.
Все это было исполнено так хладнокровно и с таким привычным видом, что Фанферло, которого нельзя было провести на мякине, и тот был этим поражен.
«Черт возьми, – подумал он. – Для невинного в этом молодом человеке слишком много желудка и нервов – гораздо больше, чем у меня опыта. Надо наблюдать!»
А тем временем комиссар говорил Фовелю:
– Теперь уже нет сомнения, милостивый государь, в том, что вас обворовал именно этот молодой человек. Долг повелевает мне принять против него меры. От судебного следствия уже будет зависеть продолжать или отменить его лишение свободы.
– Бедный Проспер! – проговорил банкир.
Позвали кассира. Он явился в сопровождении Фанферло. Ему объявили, что его арестуют.
– Клянусь, что я невиновен! – отвечал кассир просто, без малейшего ломания.
Банкир, взволнованный больше, чем его кассир, ухватился за последнюю надежду.
– Еще есть надежда, сын мой… – сказал он. – Во имя Неба, говорите все!
Проспер не слушал. Он вытащил из кармана небольшой ключ от кассы и положил его на камин.
– Вот ваш ключ от кассы… – сказал он. – Я надеюсь, что настанет день, когда вы узнаете, что я не брал у вас ни сантима. Долго ждать не придется! Вот вам ваши книги, бумаги, вот все, что будет необходимо моему преемнику. При этом я должен сказать, что помимо украденных трехсот пятидесяти тысяч франков в кассе есть еще один дефицит!
Дефицит! Это слово, слетевшее с уст кассира, точно обухом поразило всех присутствующих. Они встрепенулись.
– В кассе недостает еще трех тысяч пятисот, – продолжал Проспер. – Они израсходованы так: две тысячи франков я взял себе в счет жалованья, а полторы тысячи отдал служащим. Сегодня последний день месяца, и так как завтра следовало уже платить жалованье, то я и…
Его прервал комиссар.
– А вы имеете на это полномочия? – резко спросил он его.
– Нет, но господин Фовель не отказал бы мне в позволении сделать приятное сослуживцам. Так делается повсюду. Так поступал здесь и мой предшественник.
Банкир жестом согласился с этим.
– Что же касается лично меня, – продолжал кассир, – то я, по-видимому, имел на это право уже потому, что все свои сбережения, до пятнадцати тысяч франков, я вложил в этот же банкирский дом.
– Это совершенно верно, – подтвердил и Фовель. – Господин Бертоми имеет у меня счет именно на эту сумму.
Миссия комиссара была уже закончена. Он объявил, что уходит, и приказал кассиру следовать за собой.
– Я к вашим услугам, – сказал Проспер, нисколько не теряя присутствия духа.
Комиссар взял свой портфель и, простившись с Фовелем, сказал кассиру:
– Пойдемте!
И они вышли.
– Боже мой! – пробормотал банкир, при их уходе. – Пусть лучше бы украли у меня вдвое больше, чем мне лишиться бедного Проспера и потерять к нему уважение!