«Вот еще!» — фыркнул Умберто.
«А я подсматривала! — призналась Агата. — Они как два психа! Один — старый, толстый, а вторая на ведьму похожа. Волосы распущены, глаза под лоб закатила — ничего не соображает, только мычит или кричит. Страх!»
Она передернула плечами, демонстрируя презрение к та кому проявлению чувств. Рисуя палочкой на земле, убежденно сказала:
«Я так никогда не делаю!»
Умберто расхохотался, бросил на громыхнувший лист молоток, подхватил Агату с земли.
«Ах ты, обезьянка моя милая! От горшка два вершка, а туда же — взрослых критиковать! Тебе еще долго нужно будет говорить не «делаю», а «делала» или «буду делать». И вообще, кой черт тебя понес за бабкой подглядывать? Пусть как хочет, так и любится! Эту работу каждый для себя делает!»
Улыбающаяся Агата натянула ему шляпу на нос, потом вовсе ее стащила. Проведя рукой к затылку по отросшему ежику седых волос, приблизила лицо вплотную, так что он ничего больше не видел, кроме ее глаз, и громким шепотом сказала:
«Это не работа! И если ты будешь стараться только для себя — я тебе все волосы из подмышек повыдергиваю! Опусти меня сейчас же на землю! Что я тебе, маленькая?»
Он поцеловал ее в щеку, вдохнув запах кожи — свежий молочно-детский, и поставил на землю. Оправив сбившуюся юбку и отвернувшись, она спросила:
«А долго мне еще расти?»
Умберто окинул ее взглядом. Сейчас Агата выглядела лет на семь, много — восемь, если учесть ее хрупкое телосложение и — даже у взрослой — невеликий рост.
«Еще года два потерпеть придется. И то, если есть хорошо начнешь!»
Глаза Агаты тотчас блеснули.
«Пойду, перекушу чего-нибудь, а то в животе кишки пищат!» И, гордо подняв голову, направилась к дому.
Часом позже, когда Умберто, прибрав на место инструменты и умывшись, сидел на веранде в еще пахнувшем свежим лаком кресле-качалке, дверь дома открылась, и появился Питер.
Впрочем, появился не точно сказано. Питер почти выполз за порог, в расстегнутой до живота рубашке, мятых брюках, ставших слишком свободными в поясе и висевших на заду. Обмахивая шляпой красное лицо, он вяло щурился от вечернего солнца, будто месяц просидел в темном погребе.
«Уф-ф! — произнес он, мотнув головой. — И здесь не легче!»
«Сядь, расслабься! — посоветовал Умберто. — Или, хочешь, девчонок попроси сока принести».
«Пивка бы сейчас!» — простонал инженер.
«Чего нет — того нет!» — признал Умберто.
Они помолчали. Солнце зависло над горизонтом, плющилось снизу, пытаясь продавить колеблющуюся в восходящих потоках воздуха дымку. Высоко-высоко в темно-синем небе тянул за собой белую борозду крошечный самолетик.
«А ты летал?» — нарушил молчание Умберто.
«Конечно!»
«Интересно?»
Американец пожал плечами.
«Что там может быть интересного? Одни облака внизу. Или океан. Или не поймешь что».
«Я так и думал! — кивнул Умберто. — Бессмысленное занятие!»
«С чего такой вывод?» — удивился Питер.
«Бездарная потеря времени! Как сидеть в комнате с занавешенным окном и не высовывать носа на улицу!»
«Люди же не для того летают, чтоб из окон глазеть! попытался объяснить Питер. Отец Агаты его все чаще удивлял: то вдруг выдаст заключение, сопоставимое с философской максимой, то начнет рассуждать с позиции пятилетнего ребенка. — Они просто хотят выиграть время!»
«Выиграть — у кого?» — спросил Умберто, прикрывая глаза. Шляпу он давно снял, бросив ее рядом с креслом на доски веранды.
«Как у кого?» — не понял вопроса Питер.
«Выиграть можно только у кого-то, — проговорил Умберто. — Вот сядем мы с тобой в карты играть, и выиграю я у тебя двадцать крузейро…»
«Реалов! — машинально поправил его инженер. — Сейчас у вас уже реалы. А до них были крузадо!»
«Ну, не важно! Сядем мы, значит, играть, и выиграю я у тебя двадцать реалов. Значит, что?»
«Что?»
«Значит, у тебя их станет меньше, потому что ты их мне — проиграл! А время люди в самолете у кого выигрывают? У кого его меньше становится, если у них прибавляется?»
«А-а… — с облегчением вздохнул Питер. — Я понял! Ты прав, меньше его ни у кого не становится. Просто говорится так: выиграл время. А на самом деле они его не получают дополнительно, а экономят. Ну, меньше тратят на дорогу!»
О’Брайану показалось, что он неплохо выскользнул из лингвистического тупика, в который его пытался загнать Умберто.
Детский вроде вопрос, но он и сам впервые задумался: а какого черта в языке закрепилось дурацкое по смыслу сочетание «вы играть время»? А есть и другие, сходные: «найти время», «получить время», «выкроить время». Вплоть до «растянуть время» пли «сократить» его же.