И грандиозный, весь в былом,
Как визьонера дивинация,
Несется, грозный, напролом,
Сквозь неистекший в девятнадцатый.
Под сумерки к тебе в окно
Он всею медью звонниц ломится,
Боится, видно, – год мелькнет, –
Упустит и не познакомится.
Остаток дней, остаток вьюг,
Сужденных башням в восемнадцатом,
Бушует прядает вокруг,
Видать – не наигрались насыто.
За морем этих непогод
Предвижу, как меня, разбитого,
Ненаступивший этот год
Возьмется сызнова воспитывать.
С. Третьяков. Финал из поэмы «17-19-21»
С запада дуй, дуй! Иду.
С востока вей, вей! Иду.
Солнцем стань день! Иду,
Днем… иду… стынь… иду… ночь!
Перетопил гон вод даль дней,
Похоронил стон плач кладь мук.
Я ль перенесу? нет?
Боль перегорит в дым.
Да! не торопись! Колокола.
Мать!.. Похоронил… вой зим в трюм рам.
Мать!.. Колокола там бьют там-там.
Склон глины – слизь ям.
Стон тянет темь в дом.
На поклон иду горе положить
Венок у ног. Ты же дала мне жить…
Оборони там!
Обереги шаг!
Благослови мать
День мой,
Зной мой,
Май мой.
Иду.
Истомилась. Грустью истекла.
Сама как осень из стекла.
А память – муха
Жужжалка.
О детях муха.
Рожденных жалко.
Много матери дано мук:
Глиной оселою масса
Горького варева в звонкой корчаге
Памяти.
Руки ветвей на юру гни:
Где-то сквозь драки и гульбы,
Хоть в переплеске ругани
Мать свою, мать помянули бы.
Сломалась и моя. Зарылась в поля.
Закопанных людей не выращивает земля.
Нет людей, которые озимь,
И которые яровыми хлебами ожили.
И брата – мальченку Олега,
Хрустнув костью отцовского горя
Переехала революции тяжелая телега,
Громыхая по каменным ухабам истории.
Пальцы затянуть узлами кулака.
В голос злобы острые ости.
Кого оплеюхой по щекам оплескать?
Кому плевок заляскавшей злости?
Ее ли большую, красную от боли,
Свернувшую меня баранком в нуль –
Россию с кровяной пятеркой на подоле
Прокляну-ль?
Нет, – рука не хляснет.
Язык не отщелкает мать,
Потому что проступит Ясныш
Сквозь промытые ею дома.
Поломойкою ерзая по полу,
Кумачи изгваздав вдрызг,
Сколько смяла циплят и ухлопала
Древогрызых шипящих крыс?!
Чтобы стало просторно и чисто
Для годов, побежавших неистово…
Врете! Мать не закопана.
Вот она мечется,
Волос разлохматив копны,
Остря старушечьи локти,
Выпустив хваткие когти,
Ревя полоумно, –
Швыряется на Перекоп она,
Вгрызается зубом в Батум она,
Изглоданной Русью светится
Мать – земля – человечица.
А эти, идущие лихо,
Берущие города.
А это мычавая тихо
Поволжская голодань.
Сквозь колонны бойцов
Сквозь обозы калек
Брат – Олег.
Братья по молоту и топкам,
Братья по голоду и сопкам,
Здравствуйте!
Не в поклоне рабском
Ломя поясницу,
А с братьями взапуски
Туда, – где снится.
Строем, сомкнутым строем.
Радость в радость ввинтив,
Строим, строим, строим
Аэроплан, локомотив.
Есть ли острее дрожи, –
С сердца сорвав засов,
Бросить себя, как дрожжи,
В гуд родных голосов,
Имя свое и полымя
Руки, сердце, глаза…
Братья, идем веселыми
Дым на трубы вязать…
На бахче Советской России
Урожай на сочные головы.
Семя людей оросили
Жил разожженные жолобы.
Глаз кровоналитый зорок,
Рук перегреты мышцы, –
Потому – сквозь листанье конторок
Посвист вчерашний слышится.
Потому – на выбитом дочиста
Строить вокзалы хочется,
Потому – в сиренах портов
Воют пророчества
Будущь целующих ртов.
Донкихот!
Слизью ран
Тормозишь
Колесо!
Дымоход.
Маховик.
Кран.
Пылесос.
Сталь. Никкель. Медь.
Сердцебиенье котлов.
Надо уметь.
Будет светло.