Человек из-за 7-ми лет.
Волны устои стальные моют.
Недвижный
страшный
упершись в бока
столицы
в отчаяньи созданной мною
стоит
на своих стоэтажных быках.
Небо воздушными скрепами вышил.
Из вод феерией стали восстал.
Глаза подымаю выше
выше…
Вон!
Вон –
опершись о перила моста…
Прости Нева!
Не прощает
гонит.
Сжалься!
Не сжалился бешеный бег.
Он!
Он –
у небес в воспаленном фоне
прикрученный мною стоит человек.
Стоит.
Разметал изросшие волосы.
Я уши лаплю.
Напрасные мнешь!
Я слышу
мой
мой собственный голос.
Мне лапы дырявит голоса нож.
Мой собственный голос –
он молит –
он просится:
Владимир!
Остановись!
Не покинь!
Зачем ты тогда не позволил мне броситься!
С размаху сердце разбить о быки?
Семь лет я стою.
Я смотрю в эти воды
к перилам прикручен канатами строк.
Семь лет с меня глаз эти воды не сводят.
Когда ж
когда ж избавления срок?
Ты, может, к ихней примазался касте?
Целуешь?
Ешь?
Отпускаешь брюшко?
Сам
в ихний быт
в их семейное счастье
намереваешься пролезть петушком?!
Не думай!
Рука наклоняется вниз его.
Грозится
сухой
в подмостную кручу. –
Не думай бежать!
Это я
– вызвал.
Найду
Загоню
Доканаю
Замучу!
Там
в городе
праздник.
Я слышу гром его.
Так что ж
скажу чтоб явились они.
Постановленье неси – исполкомово.
Муку мою – конфискуй
отмени.
Пока
по этой
по Невской
по глуби
спаситель любовь
не придет ко мне
скитайся ж и ты
и тебя не полюбят.
Греби!
Тони меж домовых камней!
Спасите!
Стой подушка!
Напрасное тщенье.
Лапой гребу –
плохое весло.
Мост сжимается.
Невским течением
меня несло
несло и несло.
Уже я далеко
Я может быть за день.
За день
от тени моей с моста.
Но гром его голоса гонится сзади.
В погоне угроз паруса распластал.
Забыть задумал невский блеск?!
Ее заменишь?!
Не кем!
По гроб запомни переплеск
плескавший в «Человеке».
Начал кричать.
Разве это осилите?!
Буря басит
не осилить во век
Спасите! Спасите! Спасите! Спасите!
Там
на мосту
на Неве
человек!
II.
Ночь под Рождество.
Фантастическая реальность.
Бегут берега
за видом вид.
Подо мной
– подушка лед.
Ветром ладожским гребень завит.
Летит
льдышка плот.
Спасите! – сигналю ракетой слов.
Падаю качкой добитый.
Речка кончилась –
море росло.
Океан
– большой до обиды.
Спасите!
Спасите!
Сто раз подряд
реву батареей пушечной.
Внизу
подо мной
растет квадрат
остров растет подушечный.
Замирает – замирает
замирает гул.
Глуше, глуше, глуше…
Никаких морей.
Я
– на снегу.
Кругом
– версты суши.
Суша – слово.
Снегами мокра.
Подкинут метельной банде я.
Что за земля?
какой это край?
Грен
лан
люб-ландия?
Боль была.
Из облака вызрела лунная дынка
стену постепенно в тени оттеня.
Парк Петровский
Бегу
Ходынка
за мной.
Впереди Тверской простыня.
А у у у!
К Садовой аж выкинул «у!»
Оглоблей
или машиной
но только
мордой
аршин в снегу.
Пулей слова матершины.
От нэпа ослеп?!
Для чего глаза впряжены?!
Эй ты!
Мать твою разнэп!
Ряженый! –
Ох!
Да ведь
я медведь.
Недоразуменье!
Надо
прохожим
что я не медведь
только вышел похожим.
Спаситель.
Вон
от заставы
идет человечик.
За шагом шаг вырастает короткий.
Луна –
голову вправила в венчик
Я уговорю
чтоб сейчас же
чтоб в лодке.
Это спаситель!
Вид Иисуса
спокойный и добрый
венчаный в луне.
Он ближе –
лицо молодое безусо.
Совсем не Исус
Нежней
Юней.
Он ближе стал
он стал комсомольцем.
Без шапки и шубы
Обмотки и френч
То сложит руки
будто молится.
То машет
будто на митинге речь.
Вата снег –
Мальчишка шел по вате
Вата в золоте –
Чего уж пошловатей!?
Но такая грусть –
что стой
и грустью ранься!
Расплывайся в процыганенном романсе: