Бессмысленные просьбы.
Мои свои?
Да-а-а-а –
это особы.
Их ведьма, разве, сыщет на венике!
Мои свои
с Енисея
да с Оби
идут сейчас
следя четвереньки.
Какой мой дом?!
Сейчас с него –
подушкой-льдом
плыл Невой –
мой дом
меж дамб
стал льдом
и там…
Я брал слова
то самые вкрадчивые,
то страшно рыча
то вызвоня лирово.
От выгод –
не вечную славу сворачивал
молил,
грозил,
просил,
агитировал.
Ведь это для всех…
для самих…
для вас же…
Ну, скажем, Мистерия
– ведь не для себя ж?..
Поэт там и прочее…
ведь каждому важен…
Не только себе-ж
– ведь не личная блажь…
Я, скажем, медведь, выражаясь грубо…
Но можно стихи…
Ведь сдирают шкуру?!
Подкладку из рифм поставишь
– и шуба!..
Потом у камина…
там кофе…
курят…
Дело пустяшно:
ну, минут на десять…
Но нужно сейчас,
пока не поздно…
Похлопать может…
Сказать
– надейся!..
Но чтоб теперь же…
чтоб это серьезно…
Слушали, улыбаясь, именитого скомороха.
Катали по столу хлебные мякиши.
Слова об лоб
и в тарелку
горохом.
Один расчувствовался,
вином размягший:
Поооостой…
поооостой…
Очень даже и просто –
Я пойду!..
Говорят, он ждет…
на мосту…
Я знаю…
Это на углу Кузнецкого моста…
Пустите!
нукося!
По углам
– зуд
наззз-ю-зззюкался!
Будет ныть!
Поесть попить
попить поесть
и за 66!
Теорию к лешему!
Нэп
– практика
Налей
нарежь ему
Футурист –
налягте-ка!
Ничуть не смущаясь челюстей целостью
пошли греметь о челюсть челюстью.
Шли
из артезианских прорв
меж рюмкой
слова поэтических споров.
В матрац
поздоровавшись
влезли клопы.
На вещи насела столетняя пыль.
А тот стоит –
в перила вбит.
Он ждет,
он верит:
скоро!
Я снова лбом
я снова в быт
вбивался слов напором.
Опять
атакую и вкривь, и вкось.
Но странно:
слова проходят насквозь.
Необычайное.
Стихает бас в комариные трельки
Подбитые воздухом стихли тарелки
Обои
стены
блекли…
блекли…
тонули в серых тонах офортовых.
Со стенки
на город разросшийся
Беклин
Москвой расставил остров мертвых.
Давным давно.
Недавно
теперь.
И нету проще!
Вон
в лодке
скутан саваном
недвижимый перевощик.
Не то моря
не то поля –
их шорох тишью стерт весь.
А за морями
– тополя
возносят в небо мертвость.
Чтож
– ступлю!
И сразу
тополи
сорвались с мест
пошли
затопали.
Тополи стали спокойствия мерами,
ночей сторожами,
милиционерами.
Расчетверившись
белый харон
стал коллонадой почтамтских коллон.