Выбрать главу

Деваться некуда

Так с топором влезают в сон – обмерят спящелобых и сразу исчезает все и видишь только обух. Так барабаны улиц в сон войдут и сразу вспомнится – что вот тоска и угол вон за ним она виновница. – Прикрывши окна ладонью угла стекло за стеклом вытягивал с краю Вся жизнь на карты окон легла – Очко стекла и я проиграю. Арап – миражей шулер – по окнам разметил нагло веселия кран. Колода стекла торжеством яркоогним сияет нагло у ночи из лап. Как было раньше – вырости-б стихом в окно влететь. Нет никни к стенной сырости. И стих и дни не те. Морозят камни. Дрожь могил и редко ходят венники. Плевками, снявши башмаки, вступаю на ступеньки. Не молкнет в сердце боль никак, кует к звену звено. Вот так, убив, Раскольников пришел звенеть в звонок. Гостье идет по лестнице… Ступеньки бросил – стенкою. Стараюсь в стенку вплесниться, и слышу – струны тенькают. Быть может села вот так невзначай она. Лишь для гостей, для широких масс. А пальцы сами в пределе отчаянья ведут бесшабашье над горем глумясь.

Друзья.

А вороны гости?! Дверье крыло раз сто по бокам корридора исхлопано. Горлань горланья оранья орло ко мне доплеталось пьяное допьяна. Полоса Щели Голоса еле: Аннушка – ну румянушка. Пироги… Печка… Шубу… Помогает… С плечика… Сглушило слово уанстепным темпом и снова слова сквозь темп уанстепа: Что это вы так развеселились? Разве?! Слились… Опять полоса осветила фразу. Слова непонятны – особенно сразу. Слова так (не то чтоб со зла): «Один тут сломал ногу так вот веселимся чем бог послал танцуем себе понемногу». Да, их голоса, знакомые выкрики. Застыл в узнаванье, расплющился, фразы крою по выкриков выкройке. Да – это они – они обо мне. Шелест. Листают наверное ноты «Ногу говорите? Вот смешно-то!» И снова в тостах стаканы исчоканы и сыплют стеклянные искры из щек они. И снова пьяное: «Ну и интересно! Так говорите пополам и треснул? Должен огорчить вас, как ни грустно, не треснул, говорят, а только хрустнул.» И снова хлопанье двери и карканье и снова танцы полами исшарканные. И снова стен раскаленные степи под ухом звенят и вздыхают в тустепе.

Только-б не ты.

Стою у стенки Я не я. Пусть бредом жизнь смололась Но только б только б не ее невыносимый голос. Я день я год обыденщине предал я сам задыхался от этого бреда. Он жизнь дымком квартирошным выел. Звал: решись с этажей в мостовые. Я бегал от зова разинутых окон, любя убегал – пускай однобоко пусть лишь стихом лишь шагами ночными. Строчишь и становятся души строчными и любишь стихом а в прозе немею. Ну вот не могу сказать не умею. Но где, любимая, где, моя милая, где – в песне! любви моей изменил я? Здесь каждый звук чтоб признаться чтоб крикнуть. А только из песни – ни слова не выкинуть. Вбегу на трель на гаммы. В упор глазами в цель! Гордясь двумя ногами Ни с места – крикну – Цел! – Скажу: смотри даже здесь, дорогая, стихами громя обыденщины жуть имя любимое оберегая тебя в проклятьях моих обхожу. Приди разотзовись на стих Я всех оббегав – тут. Теперь лишь ты могла бы спасти. Вставай! Бежим к мосту! Быком на бойне под удар башку мою нагнул. Сборю себя пойду туда. Секунда и шагну.

Шагание стиха.

Последняя самая эта секунда секунда эта стала началом началом невероятного гуда. Весь север гудел. Гудения мало: По дрожи воздушной по колебанью догадываюсь – оно над Любанью. По холоду по хлопанью дверью догадываюсь оно над Тверью. По шуму – настежь окна раскинул – догадываюсь кинулся к Клину. Теперь грозой Разумовское залил. На Николаевском теперь на вокзале. Всего дыхание одно а под ногой ступени пошли поплыли ходуном вздымаясь в невской пене. Ужас дошел В мозгу уже весь Натягивая нервов строй разгуживаясь все и разгуживаясь взорвался пригвоздил: стой! Я пришел из за семи лет из за верст шести ста пришел приказать: Нет! Пришел повелеть: оставь! Оставь. Не надо ни слова ни просьбы. Что толку?! Тебе одному удалось бы. Жду чтоб землей обезлюбленной вместе чтоб всей мировой человечьей гущей. Семь лет стою – буду и двести стоять пригвожденный этого ждущий. У лет на мосту на презренье на смех земной любви искупителем значась должен стоять стою за всех, – за всех расплачусь за всех расплачусь.