Родченко – не таков. Родченко понимает, что в абстрактном познавании цвета и формы задача художника, а в уменье практически разрешить любое заданье на оформленье конкретной вещи. Родченко знает, что нет раз навсегда данных законов конструированья, а что каждое новое заданье надо решать по новому, исходя из условий вот этого индивидуального случая.
Родченко знает, что сидя у себя в мастерской ничего не сделаешь, что надо итти в реальную работу, нести свой организаторский дар туда, где он нужен, – в производство.
Многие взглянув на работу Родченко скажут: «какой же тут конструктивизм? чем он отличается от прикладничества»? На это отвечу: прикладник украшает вещь, Родченко ее оформляет. Прикладник расматривает вещь, как точку приложения своей орнаментальной композиции. Родченко видит в вещи подлежащий оформлению материал. Прикладнику нечего делать, если нельзя вещь украсить, – для Родченки полное отсутствие украшательства необходимое условие целесообразного построения вещи.
Не эстетические соображенья, а назначенье вещи определяет организацию ее цвета и формы.
Обложки к книгам
Проэкты кино-автомобилей
Трудно приходится сейчас конструктивисту-производственнику.
Художники от него отворачиваются. Хозяйственники досадливо отмахиваются. Обыватель таращит глаза и испуганно шепчет: «футурист!»
Много надо выдержки и силы воли, чтобы не вернуться в тихое лоно канонизированного художества, не начать «творить», как художники «чистовики», или стряпать орнаменты для чашек и платков, или малевать картинки для уютных столовых и спален.
Родченко с пути не собьется. Ему плевать на художников и обывателей, а хозяйственников он прошибет и докажет им, что только производственно-конструктивный подход к вещи дает высшую квалификацию производству.
Конечно, это будет не скоро. Это будет тогда, когда на первый план выдвинется вопрос о «качестве»; а теперь, когда все сосредоточено на «количестве», о какой квалификации может быть речь!
Родченко терпелив. Он подождет, – пока он делает, что может: – революционизирует вкус, расчищает почву для будущей не эстетической, а целесообразной матерьяльной культуры.
Родченко прав. Всякому зрячему видно, что нет другого пути художеству, как в производство.
Пусть посмеиваются господа «чистовики», всучивая эстетствующим мещанам свои размалеванные холсты.
Пусть радуются «прикладнички» сбывая фабрикам и заводам «стильные орнаменты».
Пусть отплевывается обыватель от железной конструктивности Родченковских построений.
Есть потребитель, которому не нужны ни картинки, ни орнаменты, который не боится железа и стали.
Этот потребитель – пролетариат. С его победой победит и конструктивизм.
О. Брик. Не попутчица
В 12 часов ночи мимо столика прошла женщина.
Сандаров въелся в нее глазами. Стрепетов привстал, раскланялся.
«Кто это?»
«Велярская, Нина Георгиевна с мужем. Крупнейший делец».
Сандаров не отрываясь смотрел на Велярскую.
«Она тебе нравится?»
«Очень».
«Я полагал, что вы коммунисты обязаны питать отвращение к прелестям буржуазной дамы».
«Обязаны».
«Какой же ты в таком случае коммунист?»
«Плохой, должно быть».
Велярские сели поблизости. Стрепетов встал – подошел.
«С кем это вы?»
«Так. – Коммунистик один».
«Плюньте, – садитесь к нам».
«Нет, неудобно. Может пригодиться».
Велярский засмеялся.
«Тогда тащите его сюда».
Жена замахала ручками.
«Нет, нет. Пожалуйста, избавьте. Обделывайте свои делишки без меня».
Стрепетов стал прощаться.
«Заходите Стрепетов. – Мы все там же. Телефон только новый: 33–07.»
«Непременно. До скорого».
Сандаров встал.
«Ты что? домой?»
«Да».
«Посидим еще».
«Нет, пора.»
Вышли.
«Тебе, я вижу, Велярская здорово понравилась».
«А что?»
«Ты как-то притих».
Сандаров молчал.
«Хочешь, я тебя с ней познакомлю?»
«Нет, не хочу».
«Почему?»
«Есть причины».
«Как знаешь».
Стрепетов пошел к Тверской, – Сандаров к Мясницкой.
У фонаря Сандаров вынул записную книжку и вписал Нина Георгиевна Велярская, т. 33–07.
Соня Бауэр, секретарь Главстроя отшила двадцатого посетителя.
«Заведующий занят. Принять не может».
Фраза злила ее: заведующий, тов. Сандаров, не был ничем занят: сидел у себя за столом и курил.
Подошел тов. Тарк.