Велярская засмеялась.
«Спасибо. Но книжки мы теперь отложим. – Садитесь вот сюда».
Она усадила его на кушетку. Села рядом.
Тумин улыбнулся.
«Вы сегодня какая-то быстрая, Нина Георгиевна».
«Как всегда».
«Нет, иначе как-то».
«Вам показалось. – Я просто очень рада что вы пришли».
Обнялись, поцеловались.
«Я принес вам все что мог достать подходящего. Но боюсь, что вас это не удовлетворит».
«Вы про что?»
«Про книжки».
«Ах про книжки. – Я посмотрю, – если будет скушно я не буду читать».
Тумин поморщился.
«Мне хочется, чтобы вы все-таки вчитались. А я бы вам потом рассказал самое главное, чего там нет».
«Самое главное, – чтобы вы ко мне хорошо относились».
«Я отношусь к вам замечательно».
«Правда? вы меня любите немножко?»
«Не немножко, а очень».
«Правда?»
Велярская кинулась ему на шею и крепко поцеловала в губы. Тумин сидел неподвижно. Велярская встала.
«Ужасно яркий свет. Я его не люблю, – режет глаза и не уютно».
Потушила люстру и зажгла маленькую лампочку на столе.
«Вот так куда лучше. – А теперь рассказывайте, как и за что вы меня любите?»
Тумин опустил голову.
«Я люблю вас за то, что вы обаятельная женщина. Мне хочется увлечь вас, – заставить вас делать то же самое что делаю я, – жить так, как живу я. – У меня такое впечатленье, будто вы пропадаете даром, – что вы двигаетесь в пустую. И это обидно. Понимаете?»
«Понимаю».
Она вытянулась на кушетке и положила голову ему на колени.
«Иногда мне кажется, что это вполне возможно, что иначе быть не может, – что такая женщина, как вы, должна рано или поздно захотеть чего-то другого, что вам не может не надоесть жить так, как вы живете сейчас. Значит вы будете наша, потому что только в коммунистической работе можно все это найти, – нигде больше. – А иногда я ясно вижу, что все это ерунда, – что это безнадежное дело».
«Почему же безнадежное».
«Не знаю, – так кажется».
«Глупенький вы».
Велярская притянула его к себе.
«У вас замечательные глаза, Тумин. И губы».
Он наклонился и поцеловал ее. Она выгнулась к нему всем телом. Потом опрокинулась на подушки сжимая в поцелуе.
Тумин стал тихонько отодвигаться. Она заметила и не отпускала.
«Почему? – Ну, почему ты от меня уходишь»?
Тумин отвел ее руки. Она пустила и отвернулась.
«Я так не могу».
И опять схватила его. Притянула на себя.
Тумин решительно высвободился, встал и отошел к столу.
«Не надо этого».
И тут же Велярская резко поднялась с кушетки.
«А мне, милый мой, вашей болтовни не надо».
Тумин сдвинул брови.
«Я могу уйти».
«Пожалуйста».
«Я уйду, Нина Георгиевна, но только уж больше не вернусь».
«Сделайте одолжение».
Тумин вышел.
Велярская бросилась на кушетку и заплакала. Потом сорвалась, кинулась к двери, в подъезд, на улицу, – но Тумина уже не было.
С этого дня Тумин не возвращался. Велярская исходила весь город, надеясь встретить его на улице, но безрезультатно. Тумин исчез бесследно.
Велярская лежала уткнувшись лицом в подушки.
Вошел муж.
«Нина, Стрепетов просил разрешение войти и объясниться с тобой».
Велярская молчала.
«Нина! – Ты слышишь?»
Велярская обернулась.
«Что тебе надо?»
«Я говорю, – Стрепетов хочет с тобой объясниться».
Она опять уткнулась в подушки.
«Что с тобой, Нина? – Нельзя слова сказать. – Откуда вдруг такая нервозность?»
Велярская заплакала.
«Ну, уж это совсем глупо. – Тебе, милая, лечиться надо. – Ты положительно больна».
Она обернулась утирая слезы.
– «Ну что тебе надо? – Оставь меня ради Бога в покое. – Не приставай ты ко мне.»
«Мне надо очень немного: – чтобы ты помирилась с Стрепетовым. Это такой пустяк, о котором и говорить не стоит».
«Боже мой, как мне все это надоело».
Велярский выждал минуту.
«Ну что? позвать его?.»
Велярская не отвечала.
«Позвать?»
«Делай, как хочешь. – Мне все равно».
Велярский кликнул Стрепетова.
Стрепетов вошел, стал на колени, скрестил руки и опустил голову.
Велярский рассмеялся.
«Ну посмотри Нина. Разве можно такого не простить.»
Велярская отвернулась.
«Встаньте, Стрепетов. Не валяйте дурака».
«Нина Георгиевна! Дорогая»!
Велярский двинулся к двери.
«Ну, ладно, объясняйтесь, а я пойду».
И вышел.
«Нина Георгиевна! Если я что-нибудь не так сказал».
«Бросьте, Стрепетов. – Я уже ничего не помню».
«Вы чем-то расстроены, – я вижу. Если могу быть полезен, пожалуйста, рад стараться.»
Велярская посмотрела на него в упор.
«Можете».