К. Виттфогель. Беглец
Беглец: – Нильс Ипсилон.
Место действия: – комната в небольшой даче около Гамбурга.
Время: – После тяжелого поражения рабочего класса.
Сцена: – Комната. Стол. Телефонная книга и телефон. Ночь.
Ипсилон. (Открывает дверь. Останавливается у входа; говорит негромко, но настойчиво). Есть здесь кто-нибудь? (Тихо. Входит, закрывает дверь. Нащупывает выключатель и зажигает электричество. Озираясь, идет на середину комнаты). Есть кто-нибудь? Никого. Или… (прислушивается). Нет, это деревянная ставня хлопнула о каменный выступ… Это снег потрескивает и шуршит в деревьях… А это; это старый пес, забытый в соседней сторожке. Он воет, потому что одинок и боится, как я… (Снимает шляпу, пальто, кашне), Боишься, Нильс. Слабые у тебя, брат, нервы. Это больные нервы, а не собачий страх поля, леса и луга (шепчет). Это последствия! Водолечение! Смирительная рубашка! Резиновая камера! (Отстраняющий жест). Довольно. Прошло! Был сумасшедший дом! Осталось – сумасшествие!
Ерунда, Нильс! Воображаемые сыщики, громкие разговоры с самим собой – скверная привычка. Но это не безумие, – «в узком смысле». – Попытка не удалась. Нет, не удалась. Тайный переезд из тюрьмы в «заведение» стоил им много труда. Труд этот не окупился.
(Вздрагивает: шум за стеной. Очень громко). Да! – Что это! Кто прячется? Выходите! Эта игра кошки с мышью неприятна для обоих (подходит к окну). Никого, никого! Это снежная буря заставляет голые сучья малины рисовать фигуры на шершавой стене дома.
Нильс, ты страдал, дружище! Конечно, цели своей они не достигли, – не обезвредили тебя. Но – потрепали жестоко. (Обессиленный садится за стол, замечает телефон, ощупывает его, полубессознательно. Вдруг понял). Ого, да это телефон! Настоящий телефон! Альфред, твой летний дворец обставлен со всей роскошью современного комфорта. (Поглаживает аппарат). Врата в действительность. Но перед ними архангел Гавриил с огненным мечом. Он говорит, назад, беглец! Для тебя и тебе подобных путь этот закрыт: запрещен!
Почему, собственно, Нильс? Найдут? Возможно. Поймают? – Невероятно. В этих аллеях, садах, в этой сети каналов я всемогущ. Тут никакая полиция не схватит меня, против моей воли. Тогда, тогда… (перелистывает книгу, находит, берет трубку). Рискнем. Пробиваю стену между собой и миром и возвращаюсь в царство людей. (Говорит:)
Да, барышня. Пожалуйста, номер 77–83.
Правильно. Пожалуйста.
Виноват, это не может быть. Там всегда кто-нибудь отвечает. Это бюро одной очень большой партии…
Нет, моя благодетельница, – ночной дежурный отвечает во все времена года, если только не случился пожар или не напали разбойники.
Загородный разговор? Тогда другое дело. Тут я конечно, отступаю. Но, пока что прошу соединить меня с номером 57–47.
Так точно, будьте любезны.
Halloh! Гостинница «Белый Медведь»?
Служит у вас кельнер Ипсилон?
Гм, когда я видел его в последний раз, он еще не пил. Но не будем рассуждать о дурных наклонностях господина Ипсилона. Можете позвать его к аппарату?
Хотел бы! (пауза).
Да!..
Добрый вечер, господин Ипсилон.
Сейчас узнаете! Небольшой вопрос, так, на всякий случай:
Где вы говорите? Я спрашиваю, вы один в комнате или?..
Хорошо. Еще вопрос. Вы владеете своими нервами? Можете сдержать себя настолько, чтобы не завопить от неожиданности?
Тогда займитесь этим сейчас, пожалуйста. Есть у вас сын Нильс – наборщик?
Если человек не пишет из тюрьмы пять месяцев – это, извините, еще не значит, что он неблагодарная скотина. Если он, вместе с рабочим классом, принимает участие в борьбе – это не значит еще, что он, непременно, фантазер или преступник.
Вы очень любезны, господин Ипсилон. Нильс, действительно, никогда не был ни тем, ни другим.
Нет, в этом вы очень ошибаетесь! Нильс никогда не был значительным политиком, в высшем смысле. Он привязан к своему классу, знает законы его развития, помогает, когда это нужно – в этом вся его вина, за которую он поплатился пожизненным заключением и, в конце концов, он, хорошо ли плохо ли, страдает за дело, раз нельзя иначе. Совершенно так же, как поступал и поступает любой рядовой честный пролетарий.