II. Практика
Н. Асеев. Война с крысами
Карандашу тов. Гросса.
Мой этаж девятый. Это – ничтожная высота для под'ема аэроплана, но для легких, осаждаемых туберкулезом, она гораздо величественнее Альп. Лифт на черной лестнице не действует, а так как дверь комнаты именно с черного хода, – есть время поразмыслить, пока совершается восхождение. Именно за это время мной и был обмозгован двухтомный труд о новой классификации перепончатокрылых, согласно с последними открытиями геологии. Кроме того, на седьмом этаже, я, обыкновенно, заканчивал очередной обзор в энтомологический журнал, подводил итог месячным расходам и разрешал шахматный этюд, прочитанный утром в газете. Шахматы я люблю именно за их способность помогать некоторому исправлению дурного, дурно затрачиваемого, времени. Так, однажды ожидая весной выводка махаона под кустом шиповника, я очень точно, по десятому ходу предугадал окончание партии N 4 между Ласкером и Капа-Бланка в знаменитом турнире. Однако шахматы вовсе не моя страсть и если я говорю о них, то исключительно из желания представить возможно живо перед читателем сложность и запутанность ходов по той лестнице, под'ем по которой в темноте я должен каждый раз комбинировать заново. При жалобном огоньке спички – электричество на черной безмолствует – натыкаешься иногда на совершенно неожиданные встречи. Как осмыслить, например, одну из продранных, вязанных перчаток, брошенных кем-то из жильцов навстречу весне; одну из них, с протертыми, растопыренными пальцами, обморочно распростертую на шестой ступеньке третьего этажа. Как осмыслить ее, бессильно простертую еще утром на сером цементе, при сером скудном свете, чуть одолевающем грязные слезы неумытых окон. Лежавшую еще сегодня, когда вы сходили с лестницы, бессознательно оттиснувшуюся в памяти своим желто-грязным цветом и безнадежным видом: чуть согнутыми пальцами в угол затканный пыльной паутиной. И вдруг при нищем свете спички, ставшую на дыбы, крабом поползшую к вашим ногам. Или; – внезапный грохот жестянок и ведер в темноте и тишине ночного дома, нестерпимо взрывающийся рядом с вами, уже и так задохнувшимся, уже и так удерживающем рукой-морским чертом прыгающее – сердце. Это они, серо желтые, юркие враги, ползущие по трубам отопления, сверлящие стены, проплывающие призрачными силуэтами в быстро гаснущем спичечном румянце. Их грохот – громче топота слонов – разрывает тонкую пленку сна, они прыгают с окон отважными кино-артистами, грузно шлепаясь о пол жирными слепыми телами.
Они отвратительны потому, что напоминают о клоаках, отбросах, хлюпающей желтой жиже, о смраде и хаосе разложения. Они напоминают еще о скорой потере нами нашей формы, о зачатках гибели окружающих нас, о тленьи и распаде, о смерти свободно и безнаказанно – по трубам отопления – взбирающейся к нам на девятый етаж и бешено топочущей у кружимой сном постели. Это – рыжие, наглые могильщики, идущие на штурм самых высоких существований, окружающие нас серыми тенями безликости и мародерства. И острая брезгливость к ним и отвращение у большинства людей, об'ясняется именно таким подсознательным чувством страха и протеста против холодной и юркой наглости смерти. Мой девятый этаж не останавливает их. Если люди научатся постройкам в девятьсот этажей – и туда за ними вскарабкаются они и кряхтя, позвизгивая, кашляя войдут паразиты с акульими пастями, с хитрыми, благочестивыми мордами, чьи холодные лапки пробуют крепость стен твоего жилья. Черная лестница не их привилегия. Дайте им осмелеть и они пойдут толпами через улицы по парадным, в сознании своего косного права занимать все, что построено и сделано, все что поддается их зубам потомственных грызунов, все что позволяет проникнуть, проскользнуть их скользким, жирным, теневым телам. Но черная лестница темна; на ней постоянны забытые отбросы, на ней – ржавые ведра и ящики с углем. В них можно скользить, извиваться, шнырять; из за них так удобно раз'едать и сверлить дерево и известку, слух и настороженное внимание идущего вверх. Черная лестница винтовой каменной петлей кружит взбирающегося, а за ним – зыбкие отряды грязносерых лазутчиков, гремящих марш наступления на ржавых жестянках, пыльных пустых бутылях, и обломках мебели, сваленной в кучу на площадке шестого этажа. Черная лестница – путь отступления перед сомкнувшимися в темноте колоннами врагов, шуршащими как тихий морской прилив, подмывающий ступени, под колена бьющий ощущением мертвого ужаса. Перед серой, безмолвной волной ощеренных морд, рокочущих лап упрямо-выгнутых спин, подкатывающих клубком к горлу девятиэтажного каменного неврастеника.