Особенно интересно сопоставить эти четыре строчки с цитировавшимся выше отрывком из статьи Ярославского – на ту же ведь тему!
Главное – не надо бояться поэтичности. Чем больше поэзии будет внесено в нашу фразеологию – тем лучше. «Малая кровь» – это та же поэзия. Но это не значит, конечно, что отныне лозунги и фразеологические формулы нужно составлять обязательно в стихах. Поэзия здесь нужна лишь в качестве образца языковой культуры. Поэты лучше, чем кто-либо, сумеют выполнить задания, которые наметит языковая политика. Что же касается до руководства этой политикой, то так как оно немыслимо без строгих лингвистических познаний, оно, конечно, должно принадлежать лингвистам – языковым технологам. Всякое иное руководство будет смахивать на политику царских чиновников и нынешних окраинных государств. Другое дело – приспособление результатов этой политики к практическим социальным нуждам.
Здесь, конечно, первое слово будет принадлежать руководителям общей политики. Все дело лишь в том, что языковой политики у нас пока нет, о ней мы лишь мечтаем; по этому не представляется никакой возможности уже сейчас точно сформулировать методы, какими политика эта будет осуществлять свои задачи. Их можно лишь приблизительно угадывать, что я и пытался сделать выше. В общем же и целом, задачи языковой политики в области фразеологии должны свестись: к обновлению лексикона путем использования поэтического словаря, понимая под последним также словарно-системные отношения, а отсюда – к обновлению и интонации, как языковой категории, играющей первостепенную роль в деле массового языкового общения, какое предполагается самим понятием социально-политической фразеологии.
Несколько слов в заключение.
Маяковский как-то написал:
Проблема фразеологии и есть проблема серпа и молота – символа революционного государства – на бальном туалете мещанки. «Обнаглевшие хищники мирового капитала» – на каждом углу, в каждой строке, в каждом клочке бумаги – это то же самое, что «без серпа и молота не покажешься в свете».
С другой стороны – Троцкий обращает наше внимание на следующий вопрос (Кончик большого вопроса – «Правда» N 74, 4 апреля):
Дело идет о том, как в каком виде государственный аппарат соприкасается непосредственно с населением, жалобщика, ходатая, по-старинному «просителя», какими глазами на него смотрит, каким языком с ним разговаривает, да и всегда ли разговаривает… (курсив мой – Г. В.).
Так вот, чтобы не фигуряла Надя серпом и молотом на балу в Реввоенсовете, чтоб по-хорошему «разговаривал» государственный аппарат с просителями – нужна нам строгая, научно-обоснованная, языковая политика.
Вывод несколько неожиданный:
– Уж не начать ли нам борьбу с бюрократизмом и мещанством с обновления фразеологии?
Это было бы не так уж глупо.
В. Силлов. Расея или РСФСР
Самый термин «пролетарская поэзия» выражает не столько сущность данного поэтического явления, сколько заключающуюся в нем тенденцию к переплавке пролетарского классового сознания в пролетарское классовое чувство и к выражению этого чувства. В осуществление такой тенденции и лежит ближайшая и основная задача пролетарской поэзии.
Наивно было бы предполагать, что все идеологические и формальные элементы современной пролетарской поэзии могут быть действительно выработаны в процессе осознания пролетариата себя, как класса, несущего новую культуру. Современный пролетариат, находящийся в буржуазном капиталистическом окружении, воспитанный на господствующей (т.-е. опять таки на буржуазной, идеалистической) культуре, не может не находиться под влиянием, хотя бы, элементов старой культуры.
Все дело только в том, чтобы резко учитывать эти моменты проникновения старого в пролетарскую психику и помнить, что это старое нужно не культивировать, а, преодолев, выкорчевывать из нашего сознания и обихода.
Тема настоящей заметки – анти-пролетарские тенденции в построении образа у пролетпоэтов. Этим я, ни в какой мере, не имею ввиду исчерпать вопрос о влиянии традиции буржуазной поэзии на современных пролетпоэтов; здесь даны лишь материалы по построению образа, наиболее резко бросающиеся в глаза даже при беглом осмотре стихов пролетпоэтов (главным образом, последних изданий «Кузницы»).
Старая теория Потебни дала довольно четкое понимание элементарного построения образа, как средства приблизить описываемое к пониманию воспринимающего путем ассоциативной параллели, в которой один ряд понятий (объясняющий) должен быть ближе «понятнее» чем другой (объясняемый).