Эти цитаты можно было бы продолжать до безконечности. Вся книжка наполнена вот этакой невероятной галиматьей и выбирать тут нечего, – просто переписывай фразу за фразой, все одинаково хороши и одуревающи. Говоря словами автора, это самое его любимое «ур» вылезает всюду, – вся книга – сплошной апофеоз вылезающего на вас – ур. В чем же здесь дело, и чего хочет автор. Если, конечно, он еще не подлежит ведению глицирофосфатических режимов и прочих успокоительных средств! А дело то, видите ли, довольно просто: слово, аппарат для передачи мысли и образа, вызывает у Белого лично (как откровенно говорит предисловие) ощущения, никак и ничем не связанные ни со звуковым, ни с умозрительным, ни с образным его наполнением. Белый не понимает человеческой речи, – каждое слово для него – не слово в нашем, вот нас с Вами, – смысле: оно вызывает в нем ряд мысленных образов, текущих с одной стороны к грубой физиологии и таковой же генетике звука, а с другой к мистике. Связываются обе эти казалось бы, несовместимые области эмблематическим толкованием возникающего в сознании образа. К субъективному, импрессионистическому (ибо символячьему образу Белый подходит с мерочкой. Мерочка – есть мерочка осмысленности с совершенно особой точки зрения, поскольку этот образ можно связать с символами Каббалы и разной там чертовщины насчет Зефиротов и Элогимов, постольку такой образ действенен. Но совершенно очевидно, что обладая малюсеньким диалектически-эристическим даром, можно безо всяких трудов любой такой образ «раскрыть», как мистическую эмблему, найти в нем именно это желанное содержание – и возопить далее, как и полагается по символячьему чину. Собственно – именно этот вопль и является содержанием этой книжки.
Мы уверены и убеждены, что Белый способный и знающий человек. Поэтому нам от всей души отвратительно и стыдно смотреть на эту антропософически-распутинскую балаганщину в которой он теперь утонул. Право, было величественней и достойней почтеного имени поэта, ходить по Москве не евши и в рваных ботинках и читать лекции в Пролеткульте, как было с Белым в 1919 – 20, чем в Берлине печатать такие книжки.
Г. Винокур. Брюсов В. Звукопись Пушкина
ИГРА В НАУКУ.
В. Брюсов. Звукопись Пушкина.
Игра в науку о стихе, столь бесславно начатая Валерием Брюсовым пару лет тому назад – продолжается маститым поэтом и незадачливым ученым как ни в чем не бывало.
Вопросы поэтики дискуссируются у нас с энергией необычайной. Пишутся исследования, разрабатывается методология, выясняются основные понятия. Как бы мало в этой области сделано ни было, все же, несомненно, что начатки наличной морфологии поэтического слова на-лицо, что подведение научной базы под элементарные наблюдения над структурой поэтического материала хоть медленно, но прогрессирует. Для Брюсова, однако, всего этого не существует. Ему не помогает критика ни друзей, ни врагов. Его не трогают вопросы, стоящие в центре внимания нашей молодой поэтики. Попрежнему, он с упорством, право же, достойным лучшего применения, продолжает пришпиливать греко-латинские ярлычки к явлениям, наблюдаемым им в русском стихе, очевидно полагая, что в этой изысканной и блестящей номенклатуре весь секрет и заключается.
И именно в номенклатуре, а вовсе не в терминологии, как может показаться некоторым, коим приведется прочесть последнее откровение Брюсова, напечатанное во второй книжке «Печати и Революции» («Звукопись Пушкина» – стр. 48–62). Потому что, столь же ясна необходимость и полезность терминологии, сколь ясна вредность и никчемность номенклатуры, коей терминологию пытаются подменить. Брюсов не определяет, а называет. Такое-то явление (да и явление ли еще?) – называется так-то. А что это явление представляет собою по существу – остается догадываться читателю.
«Повторение сходных звуков в начале слов называется (кем?) в евфонии анафора». В дальнейшем, с соответствующими подстановками, получаем еще следующие «называется»: эпифора, зевгма, рондо, проленс, силленс, интеркаляция, тоталитет; повторы «бывают»: раздельные, простые, сложные, точные, неточные, обратные, однократные, двукратные, многократные, затактные, и т. д. Далее, различаются системы повторов – последовательная, перекрестная, обхватная, спиральная, квадрат, – цепь, и т. п. Наконец, есть еще и «разложение аллитераций», при чем разложение это возможно: суммирующее, детализующее, амфибрахическое, прямое, обратное, метатесическое.