Был поэт этой эпохи, о котором я могу упомянуть лишь с почтением, Сильвий Страхимир Краньчевич; он был профессором, но не академистом, хотел стать священником, но стал одним из самых крупных обвинителей клерикального фарисейства.
Хотя он не поборол всецело гегемонии буржуазной идеологии, он был все же первым предвестником левого фронта нашего искусства. Более чем вероятно, что если бы он был еще жив, учитель нашей революционной молодежи, он стал бы теперь нашим старшим товарищем на фронте революции в искусстве и жизни.
Другой поэт, – революционер, был очень рано умерший, Янко Полич Камов. Восстание, протест, негодование, вспыхивавшее в огне его темперамента – такова была его поэзия. Это было в эпоху кризиса, сопутствовавшего аннексии Боснии, когда наша крупная буржуазия со всей силой, хотя и подавленной австро-венгерским империализмом, стремилась к переходу от мелко-буржуазного, феодально-аграрного строя страны к промышленному строю больших городов. Это стремление буржуазии соответствовало стремлениям Полича, пульс которого мог нормально биться только в ритме большого города. (Полич очень много путешествовал, особенно по Италии). Однако Полич был слишком мятежным и можно сказать, слишком аполитичным для того, чтобы он вообще мог солидаризироваться с буржуазией. Правда, он не находился в рядах тогда уже довольно сильного пролетарского движения: лучше всего его можно было назвать анархистом. Его художественное творчество, нашедшее свое выражение в драмах, романах, стихотворениях и фельетонах, можно было бы сопоставить с позднее возникшим в Италии футуризмом. Некоторые из итальянских футуристов рассматривают его, как близкого им художника. Однако наиболее вероятно, что если бы он был в живых, он не примкнул бы к итальянскому футуризму, выродившемуся теперь в фашизм, но оказался бы, подобно русскому футуризму, на стороне пролетарской революции. На 26-м году своей жизни он бежал в Барселону (Испания), где в то время происходило восстание рабочих; привет восставшим – было последним словом его литературной деятельности, так как он скончался несколько дней спустя после прибытия в Барселону. (1910).
Однако у нас имелись и пролетарские поэты: Абрашевич и Прока Иовкич в Сербии, Миховиль Данке и Ива Козарац в Кроации. Что касается до всех их, одного им не доставало, чтобы быть подлинными поэтами современного пролетариата: первое условие современного рабочего класса – широкое развитие крупной промышленности. Они находились под влиянием буржуазных поэтов (в области формы). Их развитие кончилось еще до войны по причине их физической или духовной смерти.
Так как все наши революционные поэты сошли со сцены до войны, рабочий класс остался на время почти всей войны без своих представителей в художественной литературе. В связи с созданием единого национального государства южных славян и, вследствие этого, с упразднением австро-венгерской цензуры (замененной все-таки цензурой отечественной буржуазии) наступила новая эпоха. Начало ей положило появление литературно-художественного двухнедельника «Пламя» в Загребе. Это было в 1919 г., когда национализм буржуазии еще усилился в союзе с реакцией. «Пламя» было первым наступлением на этот национализм и вообще на буржуазную идеологию в искусстве. Идеологами «Пламени» были Мирослав Крлежа и я. Можно сказать без преувеличения, что «Пламя» несмотря на свирепейшую компанию, саботаж и цензуру, вырыло такую глубокую борозду в незасеянной или очень немного засеянной ниве югославской культуры, что его плодотворное влияние на передовые слои рабочего класса и интеллигенцию ощущается и теперь, через 3½ года после его преждевременной гибели. Правительство поспешило закрыть «Пламя» после падения Советской власти в Венгрии. С точки зрения искусства «Пламя» является первым осознанным выступлением левого фронта югославской культуры и искусства.
В связи с «Пламенем» перехожу к Мирославу Крлежа.
Катаклизм нашей эпохи нашел в нем своего наиболее яркого выразителя и его форма исходит из постоянного и живого духовного и эмоционального общения с массами. Его поэзию, динамичную и многоцветную можно было бы лучше всего назвать симфонической; наиболее яркое выражение она могла бы найти в коллективной декламации. Его драмы, которые часто постигала неудача, так как дирекция театра долго не хотела их принимать (и еще теперь не принимает) из-за трудности постановки, как по своей форме, так и по концепции – значительное и новое явление.