Не успев переступить порог виллы, Анна услышала шум колес по неровной каменной дорожке и выхлопы и гудение и всю канонаду звуков, издаваемых автомобилями, которых она, самой себе не хотела признаваться, боялась до сердечного приступа. Она судорожно вздрогнула, так и не привыкнув к этим железным дьяволам, как она их втайне про себя называла, и инстинктивно дернув к себе Матье, желая защитить дитя, резко обернулась.
На секунду гнев вспыхнул на ее лице, при виде мужчины и женщины в роскошных вечерних нарядах, но увидев, что и они обернулись в ее сторону, и могут заметить недружелюбие и даже неприязнь в ее глазах, испуганно спохватилась, и покорно опустив взор, скрылась на вилле.
У лестницы ее уже ждала мадам Жикель в восхитительном темно-изумрудном платье, расшитом блестящем серебряным стеклярусом. Ее припудренные округлые женственные плечи блестели, как перламутр раковины дикой ракушки, поднятой с самых чистых и синих глубин океана. И весь ее образ благополучия, и достатка был такой гладкий и такой ладный, без изъянов и трещин, что заставлял чувствовать себя Анну так жалко и так ничтожно, как только возможно
— АннА! — с ударением на второй слог окликнула ее хозяйка. — Где же вы были!? Я так хочу показать моего малыша гостям! Ступай же, переодень его в морской костюм, тот самый, ты знаешь, что я люблю, и спускайся! — требовательно, без возможности возразить ей, воскликнула мадам Жикель.
— Конечно, конечно, мадам Жикель, сию секунду, — уверила ее Анна и поспешила наверх.
Быстро умыв и переодев Матье в задорный морской костюмчик, она на минуту задержала дыхание, пытаясь разобрать голоса в зале. Она отчаянно надеялась, что они уже уехали и забыли про нее, но и хозяева и гости были по-прежнему внизу, а их голоса становились все громче, а смех все чаще. — Верно, открыли вторую бутылку шампанского, — раздраженно подумала Анна. Нет, не было никакой неприязни со стороны Анны к ее новым хозяевам, впрочем, не было и любви, ведь как можно любить того, кто так счастлив и так благополучен, когда ты беден и бесправен.
Она посмотрела на себя в зеркало и тяжело вздохнула. Проведя весь день на пляже, пусть и в тени, но под жарким и резким мартовский солнцем, не раз вспотев, так что пылинки и песчинки, так и норовили прильнуть к ее разгоряченному и влажному телу, Анна увидела в отражении все тоже, что и прежде. А именно, безнадегу и уныние. Она поправила свое старомодное черное платье прислуги, отряхнула белый передник, и, постаравшись пригладить, будто смятые крылья бабочки, воротник, сколола растрепавшиеся волосы в тугой узел и улыбнулась сама себе в отражение дежурной улыбкой милой и покорной гувернантки.
Взяв малыша за руку, она спустилась вниз. Секунду Анна замешкалась перед дверью, все еще не решаясь войти, но затем, едва касаясь костяшками пальцев, постучала, и в ожидании, когда пригласят, вытянулась как солдат на выправку. Раздались смех и голоса, но ничего нельзя было разобрать, и в замешательстве Анна еще раз робко постучала, правда уже чуть громче, и сама же испугавшись, как звонко прозвучал стук ее пальцев по двери, в страхе отпрянула. Правда, после этого, за дверью, наконец, прозвучало заветное «Войдите». И подавляя смущение и страх, Анна вначале подтолкнула в приоткрытую дверь растерянного Матье, а затем бесшумно и гибко, словно кошка, скользнула вслед за ним, встав за малышом послушно сзади, и все еще не поднимая взора на гостей.
Ницца. Ресторан “Буйвол”
Его рассудок слегка помутился, и это было странно, ведь он совсем немного выпил. Он поднял голову и его взгляд остановился на стене напротив, стремясь сфокусировать зрение на одной точке, но тут же потерпел фиаско. Еще минуту назад висевший посередине череп буйвола качнулся как маятник влево, затем вправо и снова влево. Он попытался сосредоточиться, и усилием взгляда «повесить» трофей на место, собственно там, где он и был, но вместо этого, уже не только череп буйвола, но и вся стена с картинами, на которых хозяин ресторана, разделывал огромную тушу кита начали вращаться с немыслимой скоростью, отчего он был вынужден вцепиться в стол, чтоб не упасть. Его едва не стошнило и от туши кета и от головы буйвола и от головокружения. — Все же кости и туши не лучший интерьер, пусть и для мужского ресторана, — подумал Дэвид, с трудом беря себя в руки и борясь с чувством омерзения ко всему, что рядом.