— Вспомните хотя бы о «Пере Брахе», — вставила Барбру. — На затонувшем во время шторма судне погиб Йон Бауер. И вся его семья. Тогда утонуло двадцать пять человек.
— Мои родители, помню, рассказывали, что именно в Вэттэрне чуть не утонул Вернер фон Хейденстам, — сказал задумчиво генерал Граншерна. — Мы ведь дальние родственники с Хейденстамом. Он сам и его родственник, которого звали Робсон, должны были идти под парусом прямо на север от Ольсхаммара, где жила семья Вернера. Вдруг начался шторм, внезапный и очень сильный, как всегда в этих местах, и лодка затонула. Вернера вытащили рыбаки, а другой пропал. Нет, с Вэттэрном шутки плохи.
— Есть и другие, столь же опасные озера, хотя они и не такие большие.
Я посмотрел на другой конец стола. Бенгт Андерссон явно продолжал пить вино в том же ритме, в каком потреблял виски на лужайке перед домом. Глаза мутные, и голос не совсем естественный.
— Я имею в виду Фагертэрн, — продолжал он.
— Фагертэрн? — удивилась Улла Нильманн. — Но там, кажется, не затонуло ни одно судно?
— Я говорю не о судах, я говорю о людях.
— Ну хорошо, Бенгт, — быстро и примирительно сказала Сесилия. — Никто не предложит мне еще немножко красного вина? Оно превосходно.
— С удовольствием.
Густав наклонился через стол и наполнил ее бокал. Она улыбнулась ему в ответ. Они чокнулись и посмотрели пристально друг другу в глаза. Я отвел взгляд, словно оказался свидетелем чего-то очень личного, словно по ошибке открыл дверь и увидел то, что меня не касалось. Я заметил, что Улла сделала такое же наблюдение. Она посмотрела на своего мужа, но он не заметил, по крайней мере сделал вид.
— Разве вы не слышали историю о Фагертэрне? — вновь заговорил Бенгт, и голос его зазвучал требовательно, словно он хотел не просто рассказать эту историю, а нечто гораздо большее. — Собственно, это история о том, почему лилии стали красными.
— Звучит заманчиво, — в голосе Андерса Фридлюнда слышалась издевка. — Меня всегда это интересовало.
— Так вот, все это ошибка водяного.
— Водяного? — Густав Нильманн посмотрел на него с удивлением. А тот снисходительно улыбнулся.
— Раз в сто лет водяной пытается успокоиться. А помочь ему может лишь молодая девушка.
— Понятно, что у него возникают проблемы, — рассмеялся Андерс. — Выпьем за всех девушек в Тивидене.
— Не перебивай, — Бенгт угрюмо посмотрел на него. — Итак, водяной одинок и несчастен. Он пытается избавиться от своего ужасного существования. И вот однажды он в лесу встретил девушку, которая влюбилась в него. Он взял ее с собой в Фагертэрн и исчез в озере. И тогда всплыла большая белая лилия. Влекомая любовью, девушка последовала за ним. И на том месте, где она опустилась в темную воду, всплыла на поверхность темно-красная лилия.
— Романтично, — заметила Стина Фридлюнд и иронично посмотрела на своего мужа. — Подумайте только, если бы такая любовь существовала в действительности.
— С твоей точки зрения, это была бы ложь, буржуазный декаданс, — улыбнулся Андерс. — Но я не уверен, всплыли ли бы белые лилии, если бы я прыгнул в озеро. Не говоря уж о том, что вряд ли нашлась бы девушка, решившая последовать за мной. Ты, во всяком случае, предпочла бы остаться на суше.
— Не говори, — сказал Густав и задумчиво посмотрел на него. — Никто не знает, что всплывет на поверхность мутной воды. Сколько веревочке ни виться, все равно конец будет. Не все так красиво и чисто, как белые лилии. Существует много такого, что нам кажется утонувшим или хорошо спрятанным, но в этом никогда нельзя быть абсолютно уверенным. Особенно в политике. Или когда ведешь машину.
— Что ты имеешь в виду? — в голосе Андерса послышалось напряжение.
— Ничего, ничего, — улыбнулся Густав. — Ты ведь молодой и целеустремленный политик, вот и смотри, чтобы после тебя не оставалось ядовитых цветов и они не всплыли бы однажды. А домой возвращаться тебе по узкой, извилистой дорожке.
— Час от часу не легче, теперь вы занялись ботаникой, — засмеялась Барбру нервозно. — Белые и красные лилии и что там еще.
— Можно было бы подумать, что такие роскошные цветы попали сюда с юга, а не из наших бедных краев, не правда ли, Габриель? — И Густав многозначительно посмотрел на генерала.
— Не совсем понимаю.
— В нашей северной стране слишком холодно для таких замечательных красных лилий, хотя надо признать — кроваво-красный цвет бывал популярен и у нас. И все же в этих цветах больше чего-то тропического. И ничего от страны севера, нашего героического севера, барьера от варварства.