— Ты здесь?
Я повернул голову. Это была Сесилия Эн. Она улыбнулась, отбросив со лба мокрую от дождя прядь волос.
— От нечего делать и отсутствия чтива. А ты? Пришла брать или сдавать?
— Ни то ни другое. Просто надо проверить некоторые данные. Даты в старых биографиях, которых у нас нет. Когда пишешь мемуары, нужна точность.
— Разве пишешь ты? А я думал — Густав. Может, как и все великие личности, он тоже имеет тайного автора?
— Да нет, — она рассмеялась и я заметил, что один из передних зубов сидит чуть криво. Дефект, делающий ее еще милее. — Материала у него фантастически много, — продолжала она. — Видел бы ты его рабочий кабинет до моего прихода. Шкафы и ящики были настолько переполнены, что еле открывались. Мне казалось, что он запихивал туда любой документ и любую вырезку или записку, которые получал за последние пятьдесят лет.
— И ты все это сортируешь?
Она кивнула.
— Потрясающе огромный материал. Пришлось воспользоваться небольшим компьютером, чтобы привести все в надлежащий вид. Сначала я пыталась организовать все в хронологическом порядке. Но всякий раз, когда Густав переезжал, он сваливал все в большие коробки. И все вперемешку. Я полгода потратила только на то, чтобы разобраться, что у него там лежит.
— Наверное, интересно рыться в тайнах большого человека. Все равно, что присутствовать на археологических раскопках захоронений времен викингов.
Она опять улыбнулась.
— Он делится со мной не всем. Я вижу лишь частицы официального и открытого материала. Но и этого хватает с лихвой. Я даже подумываю написать о Густаве докторскую, — рассмеялась она. — Я ведь изучаю общественные науки в Упсале.
Я посмотрел на Сесилию. Меня не очень привлекала мысль о возвращении под дождем в лесную избушку, даже с кипой книг в темно-коричневых библиотечных переплетах (как спасение от одиночества).
— Ты сейчас занята?
Она посмотрела с удивлением.
— Не-ет, — протянула она. — Ничем особенным. Просто надо проверить некоторые данные, а потом поеду домой и поразбираюсь в своих бумагах.
— В таком городе, как Аскерсунд, должно быть какое-нибудь кафе. Не отправиться ли нам туда и отведать пирожных? Согрешим хоть разок! Совершим то, что воистину запрещено нашей культурой. Оргия вредных калорий. Марципаны и сливочный крем. Пирожные «Наполеон» и торт «Принцесса». Предадимся распутству и извращению. А потом попьем шоколаду со взбитыми сливками. Большие чашки.
— Ты с ума сошел, — она рассмеялась так громко, что седовласая дама в регистратуре укоризненно посмотрела поверх очков в нашу сторону.
— Ну если это твой взгляд на грех и оргии, то ладно. Я чертовски давно не бывала в кафе. Как ты думаешь, у них есть пирожное «Картошка»? Такие большие «картошки» в мундирах из марципана и припудренные шоколадным порошком?
Она посмотрела на меня выжидающе. Маленький белый шрам у одного глаза придавал ей образ нимфы из чащи тиведенских лесов. Я понимал Густава Нильманна. По правде говоря, я ему завидовал.
— Дай мне всего несколько минут. Я быстро. Обещаю… — И она исчезла за дверьми отдела справочной и биографической литературы.
Оставаясь сидеть за столом, я улыбнулся про себя и посмотрел ей вслед. Городская библиотека и кафе. Мог ли быть этот дождливый летний день более шведским?
Немного позднее мы уже сидели за столиком у окна в небольшой кондитерской на площади, приглушенная мелодия доносилась из радиоприемника. Маятник часов сухими щелчками отмерял ход времени. Сухая пеларгония на подоконнике вздыхала по дождю, струившемуся по стеклу. Мы были в зале одни. То ли никто не решился выбраться из-за дождя, то ли не то было время суток.
Я смотрел на нее, сидящую напротив. В большом темно-синем свитере, закрывавшем шею, она казалась тоньше той, которую я видел накануне вечером: более хрупкой, нежной, может быть, потому, что свитер был слишком большим? Чей он — Густава или Бенгта? Нет, не Густава. Это заметила бы Улла. А может быть, моя фантазия разыгралась как обычно? Что, собственно, я знал? Густав мог восхищаться совершенно бескорыстно. Отеческое чувство к молодой, милой, эффектной помощнице. Почему я всегда делаю такие скоропалительные выводы?
Ее светлые длинные волосы расчесаны на пробор посередине и заколоты маленькими золотыми расчесочками за ушами. Темные ласточкины крылья ее бровей контрастировали с золотым загаром лица и большими голубыми глазами. Они блестели, словно у нее была небольшая температура. И цвет был необычным. Почти аквамариново-голубой. Тонкий голубой цвет, отливавший ясностью льда. Нет, взгляд ее не был холодным и отталкивающим. Наоборот. Но необычный цвет ее глаз придавал овальному лицу оттенок экзотики, несмотря на то что она была типично шведской блондинкой, словно из народной песни.