Просидев весь вечер, уткнувшись носом в книгу, я зевнул, чувствуя небольшую тяжесть в голове. Который час? Девять. Не поздно ли поговорить с Сесилией? Не по телефону, конечно. Нет, не потому, что на линии могли подслушать, просто не возможно создать атмосферу истинного доверия и открытости с телефонной трубкой в руке. А мне нужна была именно такая атмосфера — спокойствия и доверия, чтобы она могла говорить свободно, подробнее рассказать о своей теории, о которой обмолвилась на пляже, когда была почти уверена в том, кто убил Густава. К тому же я беспокоился за нее. Если Густав был убит из-за своих мемуаров, она представляла большую опасность для убийцы.
Летний вечер был прозрачен и бледен. Легкий туман поднимался с луга перед моим домом, черный дрозд, чуть опоздав, пробовал свои кристально чистые тона где-то в темноте соседнего леса. Заблудившийся комар с писком влетел в открытое окно, но быстрым движением руки я поймал его и отправился к телефону. Войдя в гостиную, я засомневался. Если я позвоню и предупрежу ее, исчезнет элемент внезапности. У Сесилии будет время посидеть и подумать, что говорить и говорить ли вообще. Лучше постучать в дверь неожиданно, сказать, что, возвращаясь домой, решил заглянуть к ней. Время не такое уж позднее, она, конечно, еще не спит, а смотрит телевизор или читает в своей комнате в одном из флигелей белого господского дома, где я всего несколько часов назад пил чай с Уллой Нильманн.
Выехав из Аскерсунда, я притормозил у дороги, сворачивающей на Сунд. А не поехать ли другой дорогой к Сесилии? Той, что идет мимо беседки в парке. Именно этой дорогой должен был воспользоваться убийца, незаметно исчезнув. Я медленно проехал несколько километров вперед по асфальту. Справа вынырнул старый дорожный щит — желтые и черные буквы «Сунд-3», и я свернул на дорогу, покрытую гравием. Она плавно скользила между скальными блоками и грубоствольным лесом, угрожающе темневшим вечером. Слева сверкнуло небольшое лесное озеро, потом появилась темная речка с переброшенным деревянным мостом. Выдержит? На черной воде светились белые лилии, лебедь внимательно следил за машиной, когда я переезжал через мост. Охраняет гнездо в зарослях тростника? Не сидит ли там самка на яйцах в лебедином пуху? Где-то я читал, что лебединая пара живет вместе всю свою жизнь, а не меняет партнеров каждую весну, как другие птицы и звери. И как мы, люди. Ну не каждую весну, но довольно часто. Умные птицы. Они поняли, что «лебедь есть лебедь, есть лебедь», если уж подражать Гертруде Стейн. А может, просто: все лебеди одинаковы, так зачем менять?
Но вот в просвете между деревьями я увидел высокую крышу Сунда. Я свернул к обочине у щита, обозначавшего место встречи, где лесная дорога была пошире, и вышел из машины. На другой стороне канавы высился большой штабель дров, через мой ботинок вниз, в спасительную глубину травы прыгнула лягушка. Вечер был спокойный и тихий, птицы закончили свои выступления. Кроме того, активный певчий период, когда птицы должны защищать свои гнезда и участки от соперников и захватчиков, уже прошел. Ведь если птица поет красивую песню, она поет в ней о чрезвычайном: агрессия, угроза и жажда борьбы.
Где-то здесь, справа, должна находиться беседка, прикинул я, продвигаясь вперед, обходя лужи. И тут я увидел ее — тропинку, ведущую к холму. Я перешагнул через канаву, пробрался сквозь папоротник, цеплявшийся за штанины и оставлявший пятна росы на светлой ткани, прошел между кустами черники в упругом мху. Через несколько сот метров лес изменился. Еловый уступил место лиственному, открылись небольшие прогалины. И прямо впереди стояла восьмигранная беседка. На вершине холма, словно старинный храм в стиле ампир. Светло-желтая, с черной крышей и греческими колоннами. Я медленно пошел к беседке. Внизу справа, под высокой ольхой, поблескивала речка. Улла Нильманн была права. Того, кто пришел и ушел этой дорогой, нельзя было увидеть из дома. Очень возможно, что убийца воспользовался тем же путем, что и я. Поставил машину на дороге, прошел по тропинке, встретил Густава в беседке, тайком подлил яд в его бокал и так же незаметно исчез.
Дверь в беседку была заперта, но я мог заглянуть в нее через высокие узкие окна. Несколько современных низких стульев из тростника и цветного кретона. Один тростниковый стол покрыт узловатой стеклянной пластиной. Книжная полка. Вдоль стены несколько стульев с прямыми спинками. На столе ежемесячник «Монадсжурнален» и газета «Свенска Дагбладет». Что еще? Я взглянул на белый дом за зеленой лужайкой, метрах в ста отсюда.