Я обошел оба деревянных дома. На другой стороне находилась большая площадка, посыпанная гравием, между четырьмя флигелями и фасадом усадьбы. Наконец я на правильном пути: в левом флигеле на первом этаже горел свет. Я шел по шуршащему гравию, оставляя следы на прочерченных широкими граблями канавках. Прямо к дому, вверх по лестнице. Тщетно поискав звонок, постучал в низкую деревянную дверь. Внутри дома мои удары отозвались глухим эхом, но в ответ не раздалось ни голоса, ни шагов. Я попробовал еще раз, немного сильнее, но безрезультатно. Может быть, заснула или смотрит телевизор? Или надела наушники и слушает стерео? Или уехала, забыв погасить свет? Неужели с тем сумасшедшим, что только что промчался по дороге, была Сесилия?
Я спустился с лестницы и подошел к светившемуся окну. Оно было высоко, и мне пришлось влезть на широкий каменный цоколь фундамента. Сначала я увидел лишь мебель. Несколько диванов, картины на стене. Телевизор в углу. А в глубине справа письменный стол с печатной машинкой.
Я уже собирался спрыгнуть, как вдруг увидел нечто. На полу у стола лежал большой узел. Я вгляделся — это была Сесилия Эн. Тихая, неподвижная, будто спала. Длинные светлые волосы, разметавшиеся по ковру, словно золото блестели в лучах лампы, стоявшей на столе.
ГЛАВА XII
— Сесилия! — закричал я, сложив руки рупором и прижав их к оконному стеклу. — Сесилия!
Я застучал по раме с такой силой, что думал — стекло треснет. Но напрасно. Она не шевелилась, не слышала, лежа на боку с поджатыми коленями, спиной ко мне. Я не видел ее лица, но чувствовал, что тело было явно напряжено и неестественно скрючено, словно в судороге.
Над входом зажглась лампочка и открылась дверь.
— Эй! — в вечернем воздухе прозвучал ясный женский голос. — В чем дело?
На широкой каменной лестнице в светлом утреннем халате стояла Улла Нильманн.
— Это я, Юхан Хуман, — крикнул я в ответ. — Мне кажется, с Сесилией что-то случилось.
Я спрыгнул с узкого каменного края и бросился к входной двери, попытался повернуть ручку, но дверь была заперта.
— Захвати ключ, — крикнул я Улле, которая была на середине двора. — Дверь заперта.
Она остановилась. Потом повернулась и побежала к дому. Я попытался выбить дверь плечом, но безрезультатно. Дубовая дверь, окованная железом, поддается не так легко. Может быть, есть черный ход через кухню?
Я обежал вокруг дома. В боковой стене маленькая лестница вела к узкой двери под козырьком. Но она тоже была заперта. Когда я вернулся обратно, Улла уже стояла с ключом, пытаясь вставить его в замочную скважину.
— Ничего не получается, — тяжело дышала она. — С той стороны ключ. Она заперлась. Лучше поставь скамейку под окно и дай мне свой ботинок.
— Мой ботинок?
— Ну давай же ботинок, — сказала она нетерпеливо. — И скамейку. Скорей! Я видела ее через окно.
Я быстро притащил длинную садовую скамейку, стоявшую у лужайки за домом, подтянул ее к окну и помог Улле подняться. Потом я снял ботинок и дал ей. Улла схватила его за носок и каблуком ударила по нижней части окна. Стекло разбилось. Она быстро всунула руку и подняла крючок. Окно распахнулось, она осторожно собрала большие куски стекла с подоконника и влезла в комнату. Я последовал за ней, порезав руку об один из оставшихся осколков.
Улла Нильманн сидела, склонившись над головой Сесилии. Лицо ее стало пепельно-серым, она посмотрела на меня большими, напуганными глазами.
— Мне кажется, она мертва, — сказала она тихо.
Даже не пощупав пульс Сесилии, я понял, что Улла права. Лицо, обрамленное золотисто-желтыми волосами, было бледным, со слабой синевой, рот застыл в гримасе, словно она кричала. Глаза широко раскрыты, зрачки неестественно расширены. От боли или от ужаса. Сама она лежала в позе эмбриона, с поджатыми к животу ногами и прижатыми к груди руками. Ее смерть очевидно была мучительной.
Улла поднялась как-то безразлично, подошла к креслу и опустилась в него. Тускло посмотрела на меня. Ее решительность исчезла.
— Что мы будем делать? — спросила она беззвучно.
— Вызывать «скорую», даже если уже и поздно. И полицию. Здесь где-нибудь есть телефон?
Улла кивнула на дверь у кафельной печки в углу.
Когда я вернулся, она продолжала сидеть, уставившись перед собой, словно в шоке. Я понимал ее. Совсем недавно она видела Густава мертвым, убитым. А теперь перед ней лежала Сесилия Эн там, на темно-красном ковре.