Я упаковал вещи, собрал книги и уложил их в пластиковые сумки. Убрался в избушке, вытащил все из холодильника и морозильника и даже разморозил этот белый шкаф на кухне. Навел чистоту за плитой, пропылесосил под кроватью, вытряс ковры и почувствовал себя примерным квартиросъемщиком. Налив кофе в термос и проверив, что все оконные задвижки в порядке, телевизионный шнур вынут из розетки и дверь заперта на два поворота, я сел в машину, пристегнул ремень и двинулся к дому, в Стокгольм, в его Старый город.
Обычно после отпуска я чувствую себя бодрым и отдохнувшим, полным радости предстоящей работы. Но на сей раз было иначе. Нет, это не значит, что я физически не отдохнул. Но я чувствовал раздражение, болезненное неудовольствие оттого, что с убийством Густава Нильманна — полная неясность, что я все еще не был уверен, действительно ли Сесилия Эн покончила с собой. Хотя это не мое дело. Я не полицейский. Ответственность несет Калле Асплюнд.
Проезжая через Аскерсунд, через опущенное стекло машины я услышал, как старичок на крыше отбил четыре удара на часах, салютуя мне на прощание. Потом я проехал Эребру. По левую руку впереди выросла Арбога, за ней вдали от бетонного канала автострады проглядывала Эскильстуна. Но я не обращал внимания на природу, не интересовался летним великолепием ландшафта средней Швеции. Я не мог отрешиться от мыслей о смерти Густава. И Сесилии — красивой, красивой Сесилии. Я встречался с ней всего пару раз, но она уже что-то значила для меня. И вот она мертва. Выжав газ до предела, я обогнал датский трейлер с загруженным до отказа прицепом. Зло сигналя, я вложил всю агрессию в гудок, когда он не прижался к обочине. Удивленное лицо шофера мелькнуло в зеркале заднего вида. Я увидел, как он выставил палец в мой адрес, и, возможно, поделом мне. Но мне надо было дать выход своему бессилию, почувствовать, что я владею ситуацией.
Когда адреналин вернулся к более нормальному уровню, я успокоился, вспомнил Уллу и наш с ней разговор после похорон. «Среди тех, кто был на обеде у Халлингов, сегодня нет никого, кто не рад от души», — сказала она. И звучало это, будто она действительно так думала.
Хотя не мое это дело, я снова и снова думал о происшедшем. Я не буду вмешиваться, перебегать дорогу Калле, и все же. Ничего не стоило немного пристальнее посмотреть на эту историю. Не потому, что я питаю какие-либо иллюзии на этот счет. Да и доступа к фактам Калле и сведениям СЭПО у меня нет, но на какие-то интересные данные я натолкнулся еще раньше.
Перед самым Стрэнгнэсом я свернул на мое любимое место отдыха, если ехать по дороге «Е-3» с запада. О его нахождении надо знать, чтобы суметь вовремя замедлить ход, свернуть и попасть в небольшой идиллический кудрявый лесок, защищающий от взглядов со стороны дороги, и с птичьим пением за стеклами машины. Там можно попить кофейку и вытянуть ноги, не боясь, что тебе помешает дорожное движение или же попутчики.
Я пробежался несколько сот метров по дороге через поле, чтобы размяться, потом обратно, достал термос и пакет печенья с пряностями.
«Если бы я был методичным, — подумал я, наполняя красный пластиковый стакан горячим черным кофе, — надо было изучать все шаг за шагом. Искать и рассматривать, думать и собирать и смотреть, что же получается. Знать только, с чего начать. Взять, например, Габриеля. Что я знаю о нем? Граф, генерал и холостяк. Живет на пенсию с экономкой, старой преданной служанкой. Его экономическое положение потрескивает, сельское хозяйство приносит ему столько же, сколько и другим, но доходы есть. В любой момент он может набрать сотню тысяч со стен и столов, так что нужды он не испытывает. По крайней мере с экономической точки зрения. Сказал ли Густав на обеде у Халлингов что-нибудь обидное, что могло задеть Габриеля? Ведь это был единственный раз, когда я видел их вместе. Посмотрим…» И я начал вспоминать, как мы сидели за столом, о чем говорили потом в салоне и как Густав расположился с рюмкой ликера в руке, фатально влюбленный в «Априкот брэнди».
Мы говорили о красных лилиях. О Фагертэрне. И Густав сказал что-то вроде «эти великолепные цветы, вероятно, попали сюда с юга» и задал Габриелю вопрос, смысл которого тот не совсем понял. «В красных лилиях есть что-то тропическое, — сказал Густав. — И ничего от северной страны, нашей героической северной страны, фронта против варварства».