Я шел по кругу, чмокал щеки, пожимал руки. Улыбался и болтал. Пропустил еще стаканчик глинтвейна и начал приходить в форму.
— А это Ниссе, — услышал я веселый голос за спиной.
Это была Бритта Люндель. Рядом стоял мужчина лет шестидесяти. Кругленький и дородный. Светлые маленькие глазки, блестевшие меж небольшими желваками жира. Он выглядел как радостный поросенок из марципана. И совсем не походил на биржевых матадоров в мелом нарисованных костюмах на рекламных щитах фирмы Ролекс по дороге в Сити.
— Привет, — сказал он, протягивая мне руку. Решительное рукопожатие. — Я слышал, ты помогаешь Бритте обустроить квартиру. Мне лично кажется это ненужным, но решает она. Дома, — и он рассмеялся.
— Нет, ты невозможен, — Бритта состроила гримасу. — Если бы он добился своего, у нас стояли бы тяжелые, продавленные кожаные диваны. Ковры и книжные полки со стеклянными вазами. Никакого чувства изящного.
— К счастью, у тебя оно есть, — и он добродушно похлопал ее ниже спины. — Хотя мою спальню ты не тронешь, а на мою контору вообще наплюй. В остальном размалевывай квартирку, как хочешь. Позволь Хуману расставить там все имеющиеся у него бюро в стиле рококо.
Ниссе Люндель улыбнулся и посмотрел на меня. Я понял: по его мнению, я занимаюсь не мужским делом. Сомнительное это занятие — помогать женщине обустраивать квартиру. Не на этом надо делать деньги. А в соседнем квартале. У Стурторьет, где биржа.
Улла накрыла на кухне шведский стол на раскладных подставках из выщелоченной сосны, устроив репетицию рождественского ужина. Ничего не было забыто. Здесь присутствовало все: от телячьего заливного до мясных фрикаделек, от вэстерботтенского сыра до свинины в горшочке с хлебцем. Гостей поджидали и три сорта водки в запотевших бутылках: «Херргордсбрэнвин», «Лёйтенс» и «Бэска дроппар».
— А теперь берите, сколько хотите, — пояснила Улла. — Подходите много раз. Садитесь, где хотите: и в гостиной, и в салоне. Не облейте только стулья и столы. Так будет приятнее. Неформально. Никто не обидится, если за столом попадется не тот сосед. А случится наткнуться на нудного собеседника в углу дивана — меняйте место.
— Не страшно, — пошутил Андерс. — Зануд среди нас нет.
Он уже успел запастись рюмкой водки, и Стина недовольно смотрела на него через стол. «Лучше поостерегся бы, — подумал я. — Он знает, что может случиться, если он сорвется. Возможно, она расскажет свою маленькую тайну. Ту, которую знают только они вдвоем. И Бенгт Андерссон».
С полной тарелкой в одной руке и рюмкой «Лёйтенс Аквавит» в другой я угодил в угол софы рядом с Бенгтом. Говорить с ним мне не особенно хотелось, но оставалось единственное свободное место, когда я пришел из кухни.
— Я случайно попал сюда, — сказал он, словно пытаясь объяснить, почему сидел здесь.
— Да? — удивился я.
— Мы с Уллой столкнулись в «НК» как-то после обеда, и она пригласила меня. Хотя не стоило мне приходить.
— Почему?
— Потому что я продолжаю верить, что они ошиблись, — грустно ответил он и взглянул на меня.
— Кто они?
— Полиция, конечно.
Я разложил салфетку на коленях, подтянул к себе тарелку, а высокую рюмку с водкой поставил в пределах досягаемости у серебряной вазы с красными тюльпанами.
— Хотел бы дать тебе совет, — я медленно и методично готовил себе бутерброд: вэстерботтенский сыр на хрустящем хлебце. К нему чуть-чуть «Лёйтенса», и никакая французская кухня не сравнится с этим. — Оставь все это. Ты ничего не сможешь больше сделать. Да и я тоже. Я понимаю, ты думаешь, что они ошибаются. Где-то в глубине души — я тоже. Но ты знаешь одну вещь?
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Все это потому, что мы хотим, чтобы они ошибались. Мы хотим, чтобы не Сесилия убила Густава и чтобы она не кончила жизнь самоубийством. Разница лишь в том, что полиция знает. В их распоряжении неслыханные ресурсы. И людские и технические. Врачи, лаборатории. Все. А чем располагаем мы? Нашей интуицией. Нам кажется, мы верим. Но этого недостаточно, — я серьезно посмотрел на него и вдруг понял, что просто повторяю аргументы Калле Асплюнда. Примерно так обычно говорил он, когда я приставал к нему со своими теориями.