Тяжело сглатываю, понимая, что мое растяжение, должно быть, обнажило часть бабочки. Отстраняюсь от него и снова натягиваю свои ворсистые штаны для сна обратно, пока он ухмыляется и тянется за чаем для меня.
— Если такая девушка, как ты, клеймит свою кожу, это должно что-то значить, верно?
Мне хочется бросить его слова обратно в него. Сказать ему: это значит, что я была слишком пьяна однажды ночью и никто не остановил меня, но мои гормоны вышли из-под контроля, поэтому вместо этого я опасливо говорю настоящую причину.
— Это… это должно было напомнить мне, что я могу быть кем-то… кем-то, кем я не являюсь. Это должно было означать, что, если я буду достаточно храброй… я смогу летать.
Горячие слезы наполняют мои глаза, я отворачиваюсь от него и вожусь с крышкой банки с чаем, пока она не отрывается, и я достаю пакетик.
— Эй, эй, не плачь, Сави. Почему ты плачешь?
Шмыгаю носом и опускаю голову.
— Я не плачу, ничего не случилось. Дурацкие гормоны. — Шепчу последнюю часть, но он все равно меня слышит.
— А… спазмы?
Мое лицо краснеет от смущения, но я виню в этом пар, наливая кипяток в свою кружку. Эш забирает у меня чайник, берет с прилавка пузатую бутылку для воды, наполняет ее для меня и ставит рядом с моей кружкой.
— Мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь. Иди сюда и позволь мне помочь?
Бросаю на него настороженный взгляд, не понимая, почему и как он может помочь мне с чем-то подобным.
— У меня есть две сестры, которые обучили меня секретным способам борьбы с ПМС, чтобы я смог пережить неделю, когда они сходят с ума в тандеме. Доверишься мне? Позволишь помочь?
Пожимаю плечами, все еще не в состоянии смотреть ему в глаза, поэтому он осторожно поворачивает меня спиной к себе и поднимает мою объемную флисовую толстовку. Я вдыхаю, когда его теплые руки ложатся на мою поясницу и начинают растирать ее. Он использует свои сильные большие пальцы, чтобы надавить на меня. Моя глупая матка пульсирует, и я разрываюсь. Рыдания вырываются из меня, и я совершенно не контролирую себя, горячие слезы текут по моему лицу.
Руки Эша покидают мою спину, одна рука обхватывает мою грудь чуть выше сисек, чтобы притянуть меня к себе, а другая пробирается под кофту и скользит под брюки, чтобы раздвинуть и обхватить низ живота.
— Эй, эй, тише, все в порядке. Ты просто едешь на красной волне, милая. Ты умная и красивая и можешь быть кем угодно. Это просто гормоны издеваются над тобой. Ты можешь сделать все, Сав. Ты смелая. Подумай об этом, ты живешь в доме с четырьмя придурковатыми чуваками. Просто расправь свои крылья и лети.
Он даже не представляет, что его слова являются для меня обоюдоострым мечом, и только заставляют мои слезы падать быстрее. Эш прижимает меня к себе, нежно сгибая пальцы на моем животе, как будто он может массировать спазмы, пока я, наконец, не выплачу все и не проведу по лицу. Когда он отпускает меня, я никак не могу посмотреть на него, боясь, что он увидит ложь, которую я так долго от него скрывала.
— Давай, иди в постель. Я принесу тебе бутылку с чаем и водой. Обещаю, ты хорошо выспишься и завтра будешь чувствовать себя лучше.
Делаю то, что мне говорят, не в силах спорить, боясь, что все секреты, застрявшие в моем горле, вырвутся наружу, и поднимаюсь по лестнице, а он следует за мной. Скольжу в постель, пока он ставит мой чай на табурет, который я использую в качестве тумбочки, а затем укладывает бутылку с горячей водой под одеяло напротив моего живота. Это совсем другая сторона Эша, которую я не видела раньше, и это заставляет меня жалеть обо всем, чего у меня с ним нет. Когда он убирает мои волосы с лица и снимает очки, чтобы положить их на табурет, я хватаю его за запястье.
— Э-эш… мне… мне так жаль.
Его брови хмурятся, и он слегка покачивает головой.
— За что?
Заставляю себя проглотить правду, которую хочу выплеснуть, и вместо этого говорю,
— За то, что я здесь. За то, что нахожусь в твоем пространстве. Мне жаль.
Его рука тянется к моей щеке, но в последнюю секунду он отдергивает ее, и одна сторона его рта приподнимается в полуулыбке.
— Не стоит. Оказывается, в конце концов, не так уж плохо, что ты здесь. Спи, гусеница.
БЕККЕТ
Сижу на полу в своей комнате, прислонившись спиной к кровати, и бросаю резиновый мяч в стену. Финал прошел, и мне нужно решить, приму ли я предложение о полете домой на каникулы, которое сегодня утром пришло в мой почтовый ящик от отца. Я даже не знаю, зачем он мне это прислал. Прошли годы с тех пор, как мы вместе встречали Рождество. Это должно быть как-то связано с тем, что он рассказал мне за ужином, когда был в городе.
Бросаю мяч сильнее и ловлю его на отскоке, а затем делаю это снова. Он хочет, блять, сделать из меня жениха, чтобы однажды я заменил его, и мысль о том, что я буду погребен под грузом бездумного будущего в корпоративной Америке, выматывает мою душу. Я сильнее сжимаю мяч при мысли о том, что Джуд и Тейт уйдут в профессионалы, а Эш последует за ними и станет тренером — без меня — и я буду видеть их только по телевизору, а не ежедневно. Они моя настоящая семья, не могу поверить, что через несколько месяцев все закончится, и я останусь один.
С тех пор как умерла моя мама, я чувствовал себя одиноким, пока Тейт, Джуд и Эш не оказались со мной. Мой отец всегда отсутствовал, даже до того, как она оставила меня. Он всегда был слишком занят работой, чтобы появляться на моих школьных мероприятиях и футбольных матчах, но мама компенсировала это тем, что всегда была рядом, всегда поддерживала меня. А потом ее не стало, и какая-то часть меня всегда задавалась вопросом, не ушла ли она из-за меня. Не слишком ли я много делаю? Был ли я недостаточно хорош для неё?
Самое трудное, что я никогда не узнаю, почему она выбрала смерть вместо того, чтобы остаться рядом со своим единственным ребенком. Она оставила меня с мужчиной, который едва появился в моей жизни до ее смерти, и у него не было желания разбираться со сложностями горюющего ребенка и его проблемой одиночества.
Когда он отправил меня в школу-интернат, я возненавидел его. Я встретил Тейта, у которого тоже были проблемы с отцом, и он заполнил зияющую дыру в моей жизни, и вместе мы создали систему поддержки друг для друга. Позже, когда появились Эш и Джуд, все просто встало на свои места и мы построили нашу семью. Как, блять, мне теперь уйти от них? Как мне жить жизнью, которую я знаю, что буду ненавидеть, и даже не видеть их в своей повседневной жизни? Блять! Какой в этом, блять, смысл?
Сави проходит мимо двери, когда я снова бросаю мяч, а затем отступает назад и хмуро смотрит на меня. Она качает головой и заходит в мою комнату.
— Плохой день? — мягко спрашивает она, подходя и садясь на кровать надо мной.
Позволяю мячу укатиться и скольжу рукой по ее ноге, вспоминая, как ее кожа ощущалась под моими руками той ночью. Это успокаивает, я прислоняюсь головой к ее ноге, а ее маленькие, теплые пальцы скользят по моим волосам и массируют голову. Мы с Сави только начинаем то, что развивается между нами, но она еще одна вещь, от которой мне придется отказаться, когда мы все пойдем разными путями. Отбрасываю эту мысль в сторону, не находя решения.
— Лучше, когда ты здесь, дорогая, — вздыхаю я и поворачиваю голову, чтобы потереться лицом о ее тельце, а потом решаю, что этого недостаточно. Мне нужна она в моих объятиях, прижатая ко мне, чтобы заглушить все мрачные мысли, переполняющие меня. Стягиваю ее с кровати и располагаю так, чтобы она лежала на мне.
Одна из моих любимых вещей в Сави то, как она позволяет нам двигать ее тело, чтобы приспособиться к тому, чего мы хотим, без протеста. Это заставляет меня чувствовать, что она принадлежит мне на совершенно другом уровне.
Скольжу руками вверх по ее бедрам, чтобы упереться и потянуть ее, чтобы она плотно прилегала к растущей выпуклости в моих джинсах. Ее глаза за стеклами очков спокойно и пристально смотрят на меня, когда она поднимает руку, чтобы провести по моей челюсти, а затем вверх по губам. Она так… спокойна, так близко. Она смотрит в мои глаза, как будто ничто не имеет значения, кроме меня в этот момент. Мы не произносим ни слова, но кажется, что мы ведем целый разговор, просто глядя друг на друга. Что-то тугое разворачивается в моей груди, и я испытываю острую потребность прижать ее ближе к себе. Не ради секса, а чтобы иметь с ней что-то большее, что-то более глубокое.