Тот же М. известен еще одной замечательной историей. Однажды во время некоторого эксперимента лопнула труба, по которой шел газ — смесь аргона и углекислого газа — под давлением 7 атм. Смесь эта, как легко видеть, не ядовита и не опасна. Но шум, с которым газ при 7 атм. покидает трубу через трещину, довольно громок. Можно даже сказать — очень громок. Один на участников эксперимента побежал к баллонам — закрывать вентили (действие самое разумное), другой побежал к аппаратуре — выключать ее (действие тоже разумное), а Розовый Пеликан начал почему-то прыгать. К трубе — от трубы, к трубе — от трубы… Позже я сумел осознать, в чем дело. Долг старшего товарища гнал его к трубе — спасти! закрыть! грудью!.. а страх гнал обратно. Вблизи от трубы побеждал страх, вдали долг. Вот и прыгал наш герой…
В жизни так бывает довольно часто. И прыгаем — я, ты, он, мы, вы, они, целая страна…
В коллекционировании старых радиодеталей был замечен сотрудник Л.А. Его приятели знали о болезни, и если какой-то отдел выкидывал что-то старое на свалку, его звали. Доподлинно известно, что старые электронные лампы в его коллекции были представлены лучше, чем в Политехническом музее. Он хотел подарить им, пошел туда — поговорить, и вернулся с перекошенной мордой и произнес диагноз: «Им же ничего не надо! Только чай пить…» Позже он подарил часть Музею радио и телевидения в Шяуляе (Литва). Он говорил, что когда он увидел среди выкинутого радиолампы из первых типов советских радиоламп, у него было такое ощущение, что сердце сделало сильный внеочередной удар — экстрасистолу. Можно поверить… Кстати, первые советские транзисторы у него в коллекции тоже были. А однажды сотрудник В.Ф. сказал этому Л.А., что в подвале одного из корпусов есть дореволюционные распределительные щиты. Л.А. взял инструменты, фонарь, и направился. Несмотря на предостережения В.Ф. «Там же крысы по полметра!» — увещевал тот. Но крыс Л.А. не встретил. В первых помещениях находились бутылки и окурки, в более глубоких — попадались матрасы, еще глубже матрасы кончились. Вековая пыль — в самом прямом смысле слова. Приборы начала века, точнее — 1916 года, Л.А. действительно нашел. Выволок на поверхность, народ смотрел, охал и ахал…
С. бы это поняла. Тоже ведь — культура. Почти как чашка для чайной церемонии великого мастера такого-то. Или, скажем, бидзэнский меч…
Потом сотрудник Л.А. начал думать, куда их девать. Вообще-то многим людям свойственно сначала делать, а потом думать. И осенила его идея подарить эти приборы какому-нибудь электротехническому музею. Поскольку опыт общения с Политехническим музеем у него уже был, он отправился в Музей истории развития Мосэнерго им. Г.М. Кржижановского. Пустой зал, старая электротехника, тишина, неподвижный воздух, блестящие витрины, натертый пол. Пока он озирался, появилась сотрудница, вцепилась в него и поволокла его вдоль стендов, читая лекцию. Первые минут десять он вырывался, лепеча, что всю жизнь этим занимался и все знает. Потом смирился, замолк и внимал, как агнец, еще минут двадцать. Вышел в вечернюю Москву, очумело вертя головой… Тихи воды Яузы… Приборы? Какие приборы? А… да, естественно, такие приборы там были. И не один.
А вот Розовый Пеликан не собирал транзисторов, он любил охотиться на соискателей ученой степени кандидата физико-математических наук, причем не всех, защищавшихся в нашем совете, а лишь на имевших плохую запись в графе национальность. Его охота ни разу не кончилась успехом. Мораль — серьезное дело надо поручать серьезным людям, а не Розовым Пеликанам. Правда, бывший директор ВЭИ В.Ф., даже если и поймет правильность моего совета, надеюсь, что уже не сумеет им воспользоваться… Думаю, что по этому поводу сказать больше нечего. По крайней мере, и советские, и российские власти со мною согласны. Ничего по этому и всем подобным поводам они и не говорят, и говорить не собираются.
Внутри коллектива в ВЭИ антисемитизма не было. Но на защите диссертации сотруднику Л.А. кинул единственный «черный шар» единственный еврей в ученом совете — начальник отдела криогенной техники с почти канонической фамилией Фишер. Задал он этому Л.А. только один вопрос, свидетельствующий лишь о слабом знании им, Фишером, институтского курса физики, получил от Л.А. вежливый и исчерпывающий ответ и — проголосовал «против». О чем Л.А. не преминула сообщить симпатизировавшая ему секретарь Ученого совета А.С. (русская). Логично: еврей — член Ученого Совета — должен быть выше подозрений в потакании «своим». Естественно, от Л.А. это через пять минут узнали все. Хохоту было…