– Как видишь со мной все нормально, – сухо ответила я и мне стало не по себе от своего же ответа.
Он прошел в кабинет и сел на стул, продолжая держать в руках сверток.
– Что это? – взглядом указывая на руки.
– А, это плакат, ты его уже видела. – От сказанного, у него слегла проступил румянец на щеках.
– Кстати, я хотела испепелить тебя на месте, когда его увидела, а ты еще и Димку подговорил.
Он улыбнулся. Даа, я очень хорошо помню эту улыбку. Каждая его пакость или издевка надо мной завершались его коронной улыбочкой. Однако сейчас она мне показалась милой. Улыбка была самой обычной, без каких либо ямочек или впадинок, но она была всегда искренней. И что на меня нашло? Власенко милый? Точно сильно прилетело...
– Так значит ты переживал за себя?
– В смысле? – ошарашено, посмотрев на меня, спросил он.
– Ну ты сказал: «ты же из-за меня сотрясение получила», значит ты переживал, что из-за меня у тебя будут проблемы.
Что-то поменялось в его глазах, и кроткая улыбка сошла на нет. И едва слышно, как будто он не хотел этого говорить вслух, произнес: – Семенова, я правда за тебя волновался. Мне все равно, как на мне это отразится, – он отвел взгляд в сторону, теребя кончик плаката, – я испугался, увидев тебя без сознания, а когда спустился с трибун и забежал в зал тебя уже не было. Я подошел к Наталье Андреевне, она сказала, что тебя отнесли в медпункт. С тех пор я сидел и ждал, когда ты придешь в себя.
От его признания стало не по себе. Я потупила взгляд. На мне все еще была соревновательная форма и потретрые наколенники. Мне резко захотелось развеять обстановку.
– Покажи плакат, – сказал я, удивляя себя уже который раз за день.
Никита поднял взгляд на меня, явно, как и я, ошарашенный просьбой. Он долго всматривался, ожидая подвоха, но я лишь утвердительно улыбнулась в ответ. Тогда он неуверенно начал раскручивать плакат. Он растянул его на всю ширину своих рук, так, что его голова скрылась за ватманом. В зале он казался меньше, а сейчас видно, как ярко написано слово «СЕМУШКА» намного ярче слова «ВПЕРЕД!».
Я подошла ближе, всматриваясь в нарисованные вокруг фразы, звездочки, сердечки и смайлики. Протянула руку, чтобы потрогать их, и плакат резко опустился. Не ожидавший увидеть меня рядом с собой Никита испуганно ойкнул, и так получилось, что моя рука оказалась на уровне его груди. На нем была толстовка, обычная, голубая, под цвет нашей команды. Это заставило меня задуматься. Специально ли он сказал ту фразу в коридоре: «Я лучше посмотрю, как вы продуете», чтобы позлить меня. Потому что увиденное мной говорит о том, что он пришел поболеть за нас.
Мы оба замерли, оказавшись в плену неловкой ситуации. Прошло пару минут перед тем, как я опомнилась и, развернувшись, пошла обратно к кушетке.
– Мне надо позвонить маме. – Разбавляя тишину сказал я.
– Мне выйти? – уточнил Власенко.
Вопрос был простым, но он меня озадачил. Мне не хотелось, чтобы Никита уходил. И это желание по-настоящему пугало меня. Я старалась себя убедить тем, что с ним не так грустно одной в медпункте. Пока он рядом, мысли об игре меня не атакуют. Потому что, если быть честной, я не была готова к ним сейчас.
– Останься.
Я не видела, как отреагировал Никита. Я быстро отвернулась, чтобы он не увидел моих покрасневших от сказанного щек. За спиной послышались шаги, они отдалялись, и я предположила, что он отошел к окну. Я была благодарна за то, что Никита дает мне побольше пространства. Разговор предстоял не из простых.
Я набрала маме и объяснила вкратце всю ситуацию. Я любила ее: «Дочка как же так произошло?» или «Ох Ди, я же переживаю за тебя». Она вкладывала в эти слова всю свою любовь, но в силу моего характера эти фразы я слышала чаще, чем большинство других. Расстраивать маму мне никогда не нравилось, но меня всегда удивляла ее реакция на мои «случайные» происшествия. Она никогда не кричала на меня и тем более не поднимала руку, как бывало с другим ребяатми по их рассказам. Она всегда спокойно выслушивала недовольства Натальи Андреевны и директора, а после давала мне слово, чтобы посмотреть на ситуацию моими глазами. Она, конечно, не гладила меня по головке за мои поступки, но и не отчитывала. Мы просто разговаривали, обсуждая, как можно было бы поступить иначе или как избежать такой ситуации.
Как я и предполагала, она задала миллион вопросов, на которые я пообещала ответить в машин по пути домой. Я отключилась и убрала телефон обратно в сумку. Развернувшись, я начала разглядывать спину Никиты. Он по прежнему стоял ко мне спиной, смотря в окно. Не знаю, слушал ли он наш разговор или ушел в свои мысли. Но из-за оверсайз свитшота он казался больше обычного и выглядел он напряженно.
– Никита, – тихонько позвала его.
Я увидела, как от неожиданности он задержал дыхание. Похоже, я и вправду вырвала его из размышления. Власенко не спеша повернулся ко мне, и я обратила внимание, как часть пепельной челки упала ему на глаза. Мы поймали зрительный контакт. Возникла неловкая пауза.
– Так ... – начала я, но Никита, начав говорить со мной в унисон, сказал: – давай пойдем, я тебя провожу.
– Давай, но мне надо еще переодеться, ты бы не мог выйти?
– Да, конечно, – немного смущаясь ответил он и вышел.
Когда захлопнулась дверь, я начала быстро стягивать форму, но резкие движения вызывали боль, поэтому пришлось немного задержаться. Я заглянула в зеркало и увиденное меня не обрадовало. На меня смотрело бледное лицо. Ощупав свой лоб, я нашла место удара. Появилась шишка и слабо проявляющийся синяк. Классно. Через пару дней тут будет отличное желтое пятно, сочетающееся с моими карими глазами. Провела пальцами по волосам, пытаясь распутать пропитанные солью колтуны. Неспеша надела толстовку и спортивные штаны.
В какой-то момент послышался стук в дверь и вопрос от Никиты: – у тебя все в порядке?
– Да, я уже выхожу.
Оглядев кабинет в последний раз, я увидела плакат, который Никита, по всей видимости, забыл забрать. Идея, посетившая мой мозг, была безумной, пугающей и манящей. За минуту я успела подумать «что я делаю?». На второй минуте я уже пихала плакат к себе в сумку, мысленно ругая за этот опрометчивый поступок, обещая потом найти для себя самой объяснение этому действию.
Я выключила свет и закрыла кабинет. Основное освещение школы уже выключили и весь коридор покрывал свет фонарей, светивших на улице. Я подошла к самому большому окну и застыла, наблюдая за сказочной картиной. Огромнейшие хлопья снега покрывали еще голую с утра землю. Их было так много, что на мгновение захотелось вбежать в этот бесконечный поток, задрать голову, закрыть глаза, высунуть язык и наслаждаться. Я не знаю, как долго стояла у окна, погруженная в свои мысли, пока Никита не дотронулся моего плеча, тем самым выводя меня из транса.
– Снова голова закружилась? – спросил он, как мне показалось с ноткой нежности.
– Нет, просто это самый спокойный и запоминающийся момент за сегодняшний день. Не убирая руки с моего плеча, Никита тоже повернулся к окну.
– Вот бы щас их всех языком поймать, – озвучил мои мысли вслух Власенко.
Я ошарашено обернулась на него. По-моему, я от удивления раскрыла рот, а он все продолжал смотреть в окно. Нет, теперь это самый запоминающийся момент на сегодня. Мы простояли так еще какое-то время и пошли к лестнице.
Спускались мы молча. Я рассуждала, мог ли Власенко читать мои мысли. И нет, я не пересмотрела экстрасенсов. Просто это не могло быть взаправду, что мы подумали буквально минута в минуту об одном и том же. Я настолько погрузилась в себя, что перестала следить за дорогой и нечаянно запнулась. Налетев на Никиту, я машинально схватила его за руку, чтобы не упасть.
– Прости, – пропищала я, – сегодня я чересчур рассеянная.
Прошло пару секунд, прежде чем я осознала, что до сих пор держу Власенко за руку. Реакция не заставила себя долго ждать и я одернула руку, что выглядело еще более нелепо. Боковым зрением я заметила, как Никита ухмыльнулся.