– Простите, – говорит она и слышит собственный сиплый голос. И, прокашливаясь, поспешно уговаривает себя, что и обычная фру Свенссон поутру может малость охрипнуть. Но на всякий случай она старается все-таки прочистить горло.
– Простите, я немного заблудилась… Вы не скажете, где это я?
Женщина – иностранка, у нее темные стриженые волосы и тонкое пальто, обтягивающее зад. Она уставилась на Биргитту своими черными, широко раскрытыми глазами и делает некий жест, который можно понимать по-всякому: «Не бей меня, жирная бабка!» или «Я не говорю по-шведски, оставьте меня в покое.» Или: «Я тебя не вижу, и ты меня тоже».
– Послушай, – говорит Биргитта, пытаясь изобразить улыбку, но тут же соображает, что рот ее – своего рода опознавательный знак. Никакая фру Свенссон не станет разгуливать с черной дырой на месте выбитых зубов. Улыбка выдаст ее с головой, покажет, кто она на самом деле: наркоманка, переквалифицировавшаяся с годами в старую пьянь… Она захлопывает рот, притушив улыбку.
В этот момент подъезжает автобус. С ним что-то не так, и проходит несколько секунд, прежде чем Биргитта соображает, в чем дело. А дело в надписи над кабиной, уведомляющей о конечном пункте маршрута.
Вринневи? Да это же в Норчёпинге…
Наконец до Биргитты доходит, где она.
Водитель неумолим, он заставляет включенный мотор нестерпимо рычать на холостом ходу, покуда сам упрямо повторяет одно и то же. Кто не может купить билет, тому и ездить нечего. И никаких исключений!
Биргитта накрепко вцепилась в поручень в дверях и канючит:
– Ну пожалуйста, ну будьте любезны, черт возьми! Ведь холодно… А деньги я потом пришлю, клянусь! Дайте мне только адрес, и я прямо сразу как домой приеду, так и вышлю деньги в вашу вшивую автобусную контору… Ну, пожалуйста!
– Сойдите с подножки, – говорит водитель, по-прежнему глядя прямо перед собой. – Автобус отправляется, двери закрываются.
В дверях что-то зашипело, но ничего не произошло. А Биргитта так просто сдаваться не намерена.
– Ну будь человеком, а… Какая-то сука мой кошелек сперла, но дома-то у меня есть деньги, правда, я пришлю, как только домой попаду. Мне сейчас срочно надо в полицию, заявить… Слушай, ну просят ведь!
– Отойдите! Закрываю двери!
Водитель угрожающе сдвигает двери, но не решается захлопнуть их до конца. Биргитта делает шаг на следующую ступеньку.
– Слушай, ты! Я даже садиться не буду, столбом буду стоять в проходе… А деньги пришлю! Ей-богу!
– Сказано – выходи! – говорит водитель. Его губы сжались в ниточку, а спина выпрямилась. Биргитта подымается еще на ступеньку. Вот она уже стоит с ним рядом.
– Послушай. – Она пытается улыбнуться, не открывая рта. – Ну что тебе стоит разок в жизни девушку выручить…
– «Девушку»! – повторили за спиной и фыркнули. Она оборачивается. В глубине салона сидят две девчонки-подростка. Одна засунула шарф себе в рот, чтобы не прыснуть, другая зажала рот ладонями. Обе не смеют поднять глаз. Биргитта, метнув на них угрожающий взгляд, поворачивается к ним спиной. Хихикающие девчонки – прямо нож по сердцу: они больше, чем что-либо, напоминают ей о себе прежней. Когда-то это было ее право – хихикать надо всем на свете. Но теперь терзаться времени нет.
– Выходи, – снова повторяет водитель.
– Да послушай ты, – ноет Биргитта. – У меня в карманах вроде мелочь осталась. Всего он не смог забрать, ворюга… Давай, трогай, увидишь, я наберу мелочью… Ты поезжай, а я пока поищу! Смотри, вот денежка. И вот еще, пятьдесят эре… Тебе-то сколько надо?
Но водитель, наоборот, глушит мотор и встает. Бояться-то нечего – такой же тощий замухрышка, как Роджер. Небитый маменькин сынок – видали, как нос задрал: командует целым автобусом!
– Поедешь другим автобусом, – говорит он. – Выходи!
Биргитта все еще роется в карманах:
– Да поезжай ты, что ли!
– Ты что, плохо слышишь? Выходи, я сказал!
Девчонки за ее спиной снова фыркают. А из-за их спины доносится негромкий, но внятный мужской голос:
– Да вышвырнуть ее, и все. И так опаздываем.