Лежа в кровати, я размышляла о сообщении от Джуна Оха. Уже давно мне не хочется близости с этим человеком, не хочется чувствовать его внутри себя. Нырнув рукой под одеяло, я слегка нажала на промежность, но быстро отдернула руку, смутившись присутствием Керрана за стенкой. Но желание было сильным. Между ног влажно. Я провела ладонью по затылку, скользнула к груди, представляя себе человека, который насытит меня, заполнит меня всю. В исступлении я ласкала себя, бедра задрожали, нахлынула волна наслаждения, и я вскрикнула.
Испуганная случившимся, я едва дышала, прижав ладонь к горячим губам. Потом отняла руку — медленно, как снимают повязку с раны. Слышал ли Керран? Наверняка слышал.
Я вспомнила, что забыла убрать остатки ужина в холодильник. Если не убрать, еда пропадет. Я оделась и собралась идти на кухню. Только бы не встретить в коридоре Керрана.
Тишина. Над лавкой тетушки Ким качнулась неоновая лампа. Я вздрогнула. Метнулась летучая мышь.
Был почти час ночи. В гостиной сидела перед телевизором перебинтованная девушка и ела шоколадную серединку «Чоко-пая», держа его обеими руками, как хомячка. Она словно оцепенела, и застывший взгляд упирался не в экран, а куда-то в пол. Звук телевизора отключен.
— Все в порядке?
Девушка едва заметно кивнула, по-прежнему глядя в пустоту. Свет лампы выхватывал борозды шрамов под бинтами. На веках, на носу, подбородке. Вот ведь как ее перекроили. Девушка ушла из гостиной. Нужно было задержать ее, побыть вместе с ней. К Соллалю приедет ее приятель — он звонил сегодня днем.
Когда я вернулась к себе в комнату, свет у Керрана уже не горел.
Вот уже час я ждала в медицинском центре. Мама так и не записалась к врачу, и я решила расспросить его сама. Вышла медсестра, сказала, что врач задерживается и маме надо сдать дополнительные анализы. Подожду на улице и пройдусь вокруг центра.
Я редко бывала в этой части города. Стройки, бараки для рабочих, подъемные краны, насыпи песка, бетон. И мост, где снимали эпизод из «Первой любви», когда главный герой едет на лодке. А вот и лодка — дремлет на берегу. На дне у нее с прошлого лета лежат плюшевые мишки и засохшие цветы. Увядшие, блеклые, схваченные морозом. Налетел ветер, качнул борта. Лодка глухо заскрипела.
Неподалеку два аквариума, один на другом. В нижнем длиннохвостые рыбы. Тот, что громоздится сверху, набит крабами — плотно, как в консервной банке. Они вяло покачиваются в воде, и у них даже нет сил таращить глаза. Но вот один краб вскарабкался на своего соседа, подобрался к бортику, повис на нем и упал, угодив к рыбам. Рыбы принялись сновать вокруг. Краб лежал брюхом вверх, устало шевелил клешнями, ерзал, пытаясь перевернуться. В конце концов он отсек брюшной плавник у одной из рыб. Полностью. Рыба, точно обезумев, заметалась по аквариуму вдоль его короткой стороны и затем обмякла, осела на дно.
В глубине улицы — отель в индийском стиле, розовый с золотистым. У входа красуются две девушки. Кожаные шорты, колготки в сеточку.
Зима, рыбы. Сокчхо замер в ожидании.
Сокчхо только и остается, что ждать. Туристов, морских прогулок, суеты, возвращения весны.
А у мамы оказалась всего лишь простуда.
Я не стала говорить Парку, что поеду с Керраном в Наксан. Керран хотел купить там благовония. Он уже был в Наксане вскоре после своего приезда в Сокчхо. Сейчас в нашем распоряжении два часа — потом пора готовить ужин. Автобус шел берегом. После той ночи я избегала Керрана. Теперь он на соседнем сиденье. Погружен в книгу, которую я видела у него в чемодане.
— Мне нравится этот автор, — сказал он, заметив, что я краем глаза заглядываю в книгу. — Знаете его?
— Нет. Прочтите мне отрывок.
Он откашлялся.
— Вообще, я не люблю читать вслух…
Я закрыла глаза. Керран начал читать, стараясь внятно проговаривать слова. Текст оказался сложным. Я сосредоточилась на течении слов и интонаций Керрана. Его голос казался незнакомым, далеким. Словно эхо, отскочившее от тела, которое осталось где-то на другом краю света.
Храм выбит в скале над морем. Когда мы приехали, шла медитация и нужно было подождать. Заморосил дождь. Потом внезапно опрокинулся ливень. Словно вся небесная влага хлынула на землю. Мы укрылись под навесом. Кругло и объемно отражаясь от каменных стен, плыло пение из храма. Эхо во дворике несло его дальше. Вот фигуры дракона, феникса, змеи, тигра, черепахи. Керран разглядывал их, потом опустился на корточки перед черепахой и провел рукой по панцирю. Когда монахи вышли после медитации, один из них объяснил, что каждое животное соответствует времени года.