Это очень тяжело осознавать, что за три месяца нам практически не поступило никакой реальной помощи. Я не скажу, что Россия не помогает: огромный поток гуманитарных грузов, снаряжения, формы идёт по частным каналам. Но того, что нам крайне необходимо, нам не поступает. Поймите, что даже если нам дадут два танка, четыре танка, десять танков, пять-шесть орудий, даже если нам вдруг прилетит один раз самолёт, это уже не сыграет никакой роли. За время перемирия украинская армия провела полное сосредоточение и мобилизацию. Более шестидесяти тяжёлых орудий сейчас смотрят на Семёновку и на Славянск, на Краматорск. Два десятка установок РСЗО, в том числе „Грады“, „Ураганы“ и „Смерчи“. Тяжёлые миномёты. Всё это смотрит сюда. Снарядов у противника столько, сколько я не видел в Чечне, у нас столько снарядов не было в своё время. И вся эта артиллерия непрерывно работает. Колонны снабжения идут непрерывно. Подбрасывается техника. Харьков ремонтирует в день по полтора десятка машин, а мы подбиваем одну-две единицы бронетехники в день. Противник успевает наращивать средства быстрее, чем расходует, причём намного быстрее.
Если Россия не добьётся немедленного прекращения огня и заключения перемирия либо не вступится своими вооружёнными силами за часть русского народа, которая здесь проживает, — мы будем уничтожены. Мы будем уничтожены в течение недели, максимум — двух. Первым будет уничтожен Славянск, со всем его ещё многочисленным населением: здесь осталось ещё более тридцати тысяч человек.
Мне предлагают взять на себя ответственность за их гибель и за гибель той бригады ополчения, которая находится в моём распоряжении. Мы готовы сражаться, мы готовы погибнуть, но не хочется погибнуть бессмысленно и похоронить под развалинами города людей, которые нам поверили.
Некоторые считают, что я паникую, что я нервничаю. Да, я нервничаю. У меня каждый день гибнут солдаты, больницы переполнены ранеными. Очень тяжело видеть детей без ног, разорванных снарядами…
Мы будем сражаться, но нам очень нужна помощь».
Учитывая, что уже полсуток как шла подготовка к выходу из Славянска, это выступление Стрелкова кажется странным. Либо командующий действительно колебался, ещё ожидая гарантий поддержки из РФ, либо это было блефом для того, чтобы уверить противника в намерении сражаться далее.
4 июля Стрелков вёл переговоры с Донецком и Москвой по закрытой связи. Ему было приказано не покидать Славянск, но никакой конкретной помощи в деблокаде города и подвозе вооружения и боеприпасов никто не обещал. Донецк этого сделать просто не мог (для этого не было ни сил, ни средств), а Москва даже обещать не могла, так как решение должно было быть принято на самом верху, и даже в положительном случае на принятие решения и на подход помощи ушло бы очень много времени. А времени у Славянска больше не было.
В 8 утра началась подготовка операции, которая производилась в строгой секретности в течение всего дня. Начало выхода было намечено на 23:00.
В 9 часов утра состоялось совещание командиров, на котором Первый сообщил о своём решении, приведя все доводы «за» и «против». Несмотря на очевидность ситуации и обоснованную Стрелковым необходимость отступления, для большинства командиров это было шоком. Всё-таки не все из них, даже знавших сложность ситуации в Славянске, видели всю картину происходящего и просчитывали то, что может произойти в последующие дни. Некоторые ещё продолжали надеяться на то, что гарнизон будет деблокирован силами ополчения ДНР или наконец придёт военная помощь из России. При этом оспорить решение командира никто не мог: ополченцы были приучены к дисциплине и беспрекословному подчинению командованию.
В 10:00 начали погрузку тыловые службы и артиллерийский склад. Отряды ополчения с дальних блокпостов и посёлков должны были выходить после 23 часов со своими командирами самостоятельно, присоединяясь к общей колонне. Когда в процессе сборов полностью снялся командный пункт Стрелкова, то с этого момента и до прибытия в Краматорск командующий полностью утратил связь и управление войсками. Поэтому всё, что не было учтено (или не успели) в ходе планирования, исправить было уже нельзя.
О том, что происходит, знало очень небольшое количество людей — только командование штаба и командиры, которые после совещания разъехались по позициям для подготовки к выходу своих отрядов и рот. Всем ополченцам перед выходом было приказано оставить мобильные телефоны включёнными на позициях.