Я кивнула. С Евгением следует общаться так же, как и с Петром – вежливо здороваться и идти своей дорогой. Между тем, мне действительно стоило поспешить. За нашим разговором я совсем забыла о времени и теперь рисковала опоздать на встречу с подругой.
Позже, глядя из автобусного окна на проплывающие мимо улицы и аллеи, я думала о том, что опасения Глафиры Григорьевны беспочвенны и стать экспонатом коллекции огнедышащего соседа мне все-таки не грозит. Мужчины не так уж часто обращают на меня внимание, а если и обращают, то оно быстро переключается на что-то другое. Один из бывших кавалеров как-то признался: моя внешность хоть и миловидна, но настолько типична, что выделить меня из толпы подчас бывает очень непросто. Сомневаюсь, что яркого сексуального дракона может привлечь такая невзрачная девушка. А раз так, волноваться нечего, выискивать за скучным фасадом душевную красоту он точно не будет. Для этого надо время – то, чего в современном мире катастрофически не хватает. Рейт наверняка обо мне уже забыл и не вспомнит до следующей случайной встречи.
Домой я вернулась в сумерках – веселая, уставшая и с кучей приятных покупок.
В подъезде было тихо. Поднявшись на двенадцатый этаж, я подошла к своей двери – и удивленно застыла. К ее ручке была прикреплена большая алая роза. В сердцевине цветка я нашла крошечный бумажный листок, на котором аккуратным почерком было написано: «Увидимся, Огонек».
Пока оно тихо
Аркадий Павлович был из тех людей, которых все любят и уважают. Всегда веселый, смешливый, приветливый, этакий мистер эндорфин, добрый дядюшка, у которого в племянниках весь подъезд от первого до последнего этажа. У него была густая седая шевелюра, большие очки-хамелеоны, тонкие брови и потрясающая обаятельная улыбка. Внешне он напоминал классического профессора какого-нибудь технического вуза или доброго доктора, к которому, как к Айболиту, приходят лечиться все от мала до велика.
Мы познакомились с ним в торговом центре, расположенном на соседней улице. Я пыталась выволочь на улицу пакет с продуктами и мешок с канцелярскими принадлежностями, а он вызвался мне помочь. Несмотря на свою субтильную конституцию, мои покупки Аркадий Павлович нес без труда, да еще умудрялся шутить и вести занятный разговор.
То, что этот позитивный человек обитает в том же доме, что и я, стало понятно, как только я его увидела. Глафира Григорьевна оказалась права: моя способность отличать колдунов от обычных людей с каждым днем становилась все лучше и лучше. И хотя с лету определить род занятий встретившегося чародея я пока не могла, понять, что передо мной находится мистическое создание, теперь было проще простого.
Из разговора с новым знакомым выяснилось: он живет на седьмом этаже, обожает играть в бильярд и читать исторические романы, а еще работает в морге патологоанатомом.
Соседи на Аркадия Петровича реагировали странно. Обычные люди радостно здоровались, пожимали ему руку и интересовались делами, а волшебники всеми силами стремились обойти стороной. Если же этого сделать не удавалось, натягивали на лица вежливые улыбки, раскланивались и поспешно куда-нибудь исчезали. Это немало меня изумляло.
Недоумение достигло апогея, когда в одном лифте с добродушным соседом отказался ехать Гена. Кроме меня и Аркадия Петровича в кабине больше не было никого, но парень, бездарно изобразив на лице сожаление, сообщил, что поедет следующим рейсом.
– Уважает, – с усмешкой сказал сосед, когда лифт повез нас вверх. – И побаивается.
– Интересно, почему? – удивилась я. – Вы ведь такой замечательный!
– Я замечательный, когда добрый, – серьезно заметил Аркадий Петрович. – Когда же я зол, под руку мне лучше не попадаться.
Я вопросительно на него посмотрела, и вдруг поняла, что с лицом мужчины что-то не так. Вернее, с его глазами. Почему-то показалось, что через темные стекла очков-хамелеонов на меня смотрит всего одно око, в то время как второе закрыто огромным бельмом. Не то чтобы это сильно меня напугало, однако заставило серьезно задуматься.
Дома, следуя новой привычке, я взяла карандаш и предоставила пальцам возможность самостоятельно водить грифелем по бумаге, интуитивно создавая образ, возникший в моей голове. Долговязая фигура, которая штрих за штрихом появлялась на бумажном листе, славного соседа напоминала с очень большой натяжкой. Вместо обаятельной улыбки на ее физиономии сверкал злобный оскал, пышная шевелюра превратилась в спутанные космы, а над переносицей находился один огромный продолговатый глаз.