— И-и-исусе… — только и пролепетал в испуге Бард.
А всё потому что в этот самый миг мой кулак очень тесно познакомился с… Со стоявшей в метре от меня стенкой. А потом точно такое же знакомство произвёл кулак моей второй руки.
Потому что.
Удар.
Это.
Удар.
Ёбанный.
Удар.
ПИЗДЕЦ, СУКА!
По логике вещей у меня должны быть титановые лёгкие, но мне так тяжело сделать простейший вздох.
И я обрушиваю на ёбанную стенку, ставшей моей боксёрской грушей, целый град ударов. Просто потому, что иначе никак не могу ни продохнуть, ни сказать хоть слово, чтобы как-то выразить, как-то передать, как-т… АааАААаАаАааАААААААА!!!
НЕТ, БЛЯТЬ, ЭТОГО НЕ ПОНЯТЬ!
НЕ ПОНЯТЬ, что ПИЗДЕЦ!
МНЕ!
ПИЗДЕЦ!
СУКА!
Я не знаю, как ещё передать это словами!
Могу только беспомощно мутузить ебучую стену дальше, что есть мочи, пока вмятины не становятся достаточно глубокими, чтобы две выпрямленные ладони тут же врезались точно в центр одного из углублений с послышавшимся скрежетом. Почувствовав характер упор, с натугой и яростью рычу и начинаю раздвигать сопротивляющийся мне металл в стороны. И знал бы кто, что только в этот момент я могу хоть сколь-нибудь свободно дышать! А раздвинув края новообразованной дыры в стороны, ухватываюсь за ещё какие-то находившиеся внутри стены железяки и, что есть силы, просто тяну на себя, с мясом вырывая их с положенного места. Что-то искрит, что-то шипит.
А мне плевать. Плевать, ровно по одной простой причине… Тяжело дыша, некоторое время рассматриваю, а затем выпускаю не поддающийся идентификации металлолом из рук.
Простая причина… Лишь это могло хоть как-то передать то, что я чувствовал в этот момент.
В меня как будто влезли по самое не хочу… Влезли руками в самую грудь, раздвинули в стороны.
А потом вытащили самое дорогое, что могло быть, даже не подумав, что мне может быть тяжело, что мне может быть больно…
Остался ровно один вопрос:
— …ЗАЧЕ"?
Он был адресован глухой ко мне стене…
Но ответ, как ни странно, пришёл совсем с иной стороны.
— Не просто так? — донёсся до меня вкрадчивый женский голос.
Сердце пропустило удар. Я прикрыл свой глаз, пытаясь прислушаться к внутренним ощущениям, и вспоминая всё, с того момента как я встретил её.
Джилл. Единственный, наверное, человек, слова которого я мог сейчас хоть как-то воспринять. И почему-то мне всё же было тяжело развернуться к ней сейчас, после всего, что я только что начудил, надумал и… Самое главное, после всего, что во мне только что произошло.
Однако спустя всего две секунды мой чуткий слух уловил приближение осторожных мягких шагов. Но мне всё ещё было… Не знаю, точно, страшно ли, или просто невыносимо оборачиваться. Чтобы смотреть в глаза всем тем, с кем я проделал до сюда такой долгий путь. Столько всего внутри переменилось, что я просто не знаю уже… А сам-то я кто? Но тут моей спины аккуратно коснулась женская ладонь…
Может, я реально это ощутил, а может это была лишь выверт психики, но тело как будто проткнуло множеством маленьких иголок. Может, я даже уже остыл… Достаточно остыл, чтобы найти в себе силы, собрать волю в кулак, вдохнуть-выдохнуть и, наконец, развернуться к остальным…
Первыми на глаза попались те, кто стоял дальше всего от меня: Кендо, Оливейра и Патрик. Взгляды у всех, удивительно это или нет, преимущественно… Искренне сожалеющие или, как минимум, сочувствующие. Эмма стояла за спиной отца, с трудом удерживавшего опущенный дробовик, и застенчиво поглядывала на меня, кажется, с каким-то непониманием, присущим исключительно детям. Таким, какое бывает у ребёнка, который просто в силу возраста не понимает, чем руководствуются взрослые в тех или иных своих действиях. Находившийся, на своё несчастье, ближе прочих ко мне Бард, похоже, до этого упал на пол от моего неожиданного выхода из себя и чуть не схлопотал инфаркт, но отделался лишь лёгким испугом.
И, наконец, Джилл…
С трудом нашёл в себе силы посмотреть ей в глаза. После этого, кажется, впервые кристально ясно осознаю одну важную вещь: все прочие могли, насколько это возможно, сочувствовать и сопереживать мне, поддерживать, прислушиваться и даже верить. Но касательно моей затеи — становления человеком — у всех была здоровая доля неуверенности. Ничего плохого в этом нет — их можно понять, просто… Речь не об этом.
Речь о том, что резко отличало Джилл от всех них и что для меня читалось непосредственно в её взгляде: до последнего она не просто сочувствовала — она искренне разделяла и верила в мою цель ВМЕСТЕ СО МНОЙ. Не больше и не меньше, чем я, она ни на миг не давала мне усомниться на протяжении всего нашего пути…