Ленту Кристина запечатала отцовским перстнем. Вот эта книжечка, — генерал протягивает другу дневник. — Вот что осталось после Кристины. И я не взломал печать, ведь жена не оставила письменного разрешения, не приложила инструкцию к этой части своего наследства, и к тому же я не мог знать, мне ли предназначалось это признание из загробного мира или тебе. Скорее всего, в этой-то книжечке и содержится правда: Кристина никогда не лгала, — эти слова Хенрик произносит уважительно, строгим голосом. Но Конрад не тянется за книжкой. Спрятав лицо в ладони, он сидит неподвижно, смотрит на перевязанную голубой лентой и запечатанную голубой же печатью тоненькую книжечку в желтой бархатной обложке. Он не шелохнется, даже ресницы не дрожат.
— Хочешь, вместе прочтем послание Кристины? — спрашивает генерал.
— Нет, — отвечает Конрад.
— Не хочешь прочесть или не смеешь? — В голосе Хенрика появляются холодные ноты, он спрашивает с чувством собственного превосходства, как старший по званию или общественному положению.
Тянутся минуты. Старики не сводят глаз с книги, которую генерал так и держит перед Конрадом, рука его тверда.
— На этот вопрос, — произносит наконец гость, — я отвечать не стану.
— Понимаю, — по-особенному довольным тоном отзывается генерал и неторопливым движением бросает тонкую книжечку в камин. Зола начинает переливаться темным, поглощая жертву. Она медленно, испуская клубы дыма, впитывает содержимое книжечки, на поверхности выскакивают небольшие язычки пламени. Старики не двигаясь смотрят, как пламя набирает силу, благодаря неожиданной добыче в камине разгорается огонь, начинает дышать и поблескивать, пламя вздымается выше, восковая печать уже оплавилась, от желтого бархата идет горький дым, листки цвета слоновой кости словно бы переворачивает невидимая рука, на мгновение в пламени виден почерк Кристины, заостренные, резкие буквы, которые когда-то нанесла уже истлевшая рука, а теперь и буквы, и бумага, и сама книжечка обращаются в прах, как та, что когда-то исписала эти страницы.
В центре угасшего очага остается лишь черная зола шелковистого оттенка, похожая на кусочек траурного муара. Хенрик и Конрад пристально и молча смотрят на эту черную золу с шелковым отливом.
— Ну теперь-то можешь ответить на мой вопрос, — заговорил генерал. — Нет больше свидетеля, способного тебя обвинить. Знала ли Кристина, что ты в то утро в лесу хотел меня убить? Ответишь?..
— Теперь уже я на этот вопрос тоже не отвечу, — произносит Конрад.
— Хорошо, — глухо, почти равнодушно отзывается генерал.
19
Комната, где они сидят, совсем остыла. Небо еще не побледнело, но через полуоткрытое окно доносится свежее дыхание рассвета, пахнет тимьяном. Генерал зябко потирает руки.
В эти полчаса перед рассветом, в полумраке оба кажутся очень старыми. Желтые и костлявые, точно гремящие костями скелеты в склепе, где покоятся мощи. Гость безо всякой паузы механическим движением поднимает руку и близоруко вглядывается в циферблат часов у себя на запястье.
— По-моему, — тихо произносит он, — мы уже все обсудили. Мне пора идти.
— Если хочешь уехать, авто ждет, — вежливо сообщает генерал.
Оба встают, делают непроизвольный шаг вперед, наклоняются над камином, протягивают озябшим движением руки к превратившемуся в угли огню. Только сейчас они начинают ощущать, что замерзли и дрожат: ночью неожиданно похолодало, буря, загасившая огни на электростанции ближайшего городка, прошла совсем рядом с замком.
— Обратно в Лондон, — генерал словно обращается сам к себе.
— Да, — отвечает гость.
— Там и собираешься жить?
— Жить и умереть, — уточняет Конрад.
— Да, конечно, — говорит генерал. — До завтра задержаться не хочешь? Посмотреть кое-что? Встретиться кое с кем? Ты и на могилу не сходил. И с Нини не повидался, — в его голосе искреннее радушие и нерешительность, он словно ищет и не находит подходящих слов для прощания.
Гость отвечает спокойно и непринужденно:
— Нет, никого и ничего видеть не хочу, — и вежливо добавляет: — Передай привет Нини.
— Спасибо.
С этими словами оба направляются к двери.
Генерал кладет ладонь на ручку двери. Так они и стоят друг напротив друга, вполне по-светски, в легком полупоклоне, готовые распрощаться. Оба еще раз обводят глазами комнату, куда — как им кажется — они уже больше никогда не войдут. Генерал близоруко щурится, точно что-то ищет.