— Ты сказал, триарии разберут завалы через два дня.
— Это не тот срок, который я могу обозначить с абсолютной точностью и не та возможность, на которую я могу согласиться.
— Тогда вместо того, чтобы возводить щит, потратить эту возможность, чтобы обернуться, пока пламя ещё будет подконтрольно тебе, а сила его проклятия не столь сильна. Ты вполне способен выбраться из завалов и сам. Как в ратуше.
Император вновь улыбнулся, но теперь улыбка приобрела тоскливый оттенок, полный горечи и какой-то настолько неимоверно мрачной решимости, что она откровенно пугала.
— Тогда со мной не было тебя. Я не могу так рисковать. К тому же, при обрушении ратуши я использовал и щиты в том числе. И нет никаких гарантий, что обретя я крылья, тебя не убьёт моё близкое присутствие, даже если я сдержу огонь, — бескомпромиссно заявил дракон. — Кровь дракона всегда особенно сильна как раз в истинном облике. Мы и так здорово рисковали, когда ты захотела остаться, чтобы я сковал портал.
Так и быть, не стала ему напоминать о том, что оказалось, я в любом случае никуда бы не смогла деваться.
— Но я была права. У тебя получилось. И даже лучше.
— Я ведь мог и не удержать. Ты слишком близко находилась.
— Не мог. Только не ты. Я в тебе не сомневалась.
В глазах дракона полыхнуло пламя. Он шумно, резко и зло выдохнул. Прикрыл глаза. Какое-то время молчал, сжимая и разжимая кулаки, словно боролся с самим собой. А когда вновь открыл глаза, посмотрев на меня, поинтересовался:
— О чём разговаривала с той ведьмой? Я не всё расслышал.
Захотелось побиться головой о ближайший валун поздоровее. Или пристукнуть им по головушке одного вреднючего и чешуйчатого, который и так пребывал на грани гибели. Не то чтоб я собиралась эту гибель приблизить, но… он ведь просто перевёл тему! Принял решение и не намерен его больше со мной обсуждать.
Что сказать…
Дракон же!!!
— О том, что, оказывается, в этом мире почти все, вас, драконов, недолюбливают, — с трудом сдерживая порыв вернуться к предыдущей теме нашей общения, ответила я. — Даже не знаю, почему, — съехидничала, заработала бережное прикосновение его губ к моему запястью, моментально перестала злиться, помолчала, а затем добавила со вздохом: — Так что наш с тобой аргумент с порталом в пользу мировой между ведьмами и драконами в любом случае не сработал бы, — посмотрела в ту сторону, где когда-то была жуткая световая дыра в пространстве, разрушающая целостность этого мира и заставила себя порадоваться тому, что что-то неоспоримо хорошее из всего произошедшего всё-таки получилось. — Оказывается, есть те, кто готов быть даже сожранным пожирателями, только бы избавиться от драконов, и это не только ведьмы. Их, кстати, не сожрут.
И это очень обидно, между прочим!
— Ни одна ведьма не впустит в свой мир то, что способно её уничтожить, — немного исковеркал слова Адамины дракон, но зато очень точно передал основную суть. — Как и тех, в ком ведьминская кровь, — закончил немного задумчиво.
— А ещё тех, в ком чистая, человеческая, не обременённая никакой силой, — добавила я.
Судя по мелькнувшему удивлению во встречном взгляде, супруг тоже не знал об этом немаловажной детали истории межрасовой ненависти. Но развивать тему подробнее не стал. Я же задумалась о том, почему его вообще сейчас вдруг всё это озаботило.
Разве оно по-настоящему существенно?
Может быть для кого-то. Где-то там. Где продолжали бороться за собственное видение и право существования. А для меня — едва ли. И… поняла. Император, мало того, что готовился к собственной смерти, уже решил, как её избежать мне, так ещё и пытается помочь мне определиться с тем, как потом жить дальше. Без него.
Стало ещё более горько и обидно. Хотя обиду и горечь немного смягчил новый поцелуй в запястье больше не бледных губ. Супруг восстанавливался, и гораздо быстрее, чем в наш прошлый визит сюда.
— Арий Вэррис и Адамина вообще родственники, — пожаловалась с очередным вздохом.
И услышала в ответ неожиданное:
— Отчасти эта ведьма права. Драконы давно привыкли к вседозволенности, потому что едва ли найдётся хоть кто-то, кто может возразить или оспорить в открытую наши желания, в основном подверженные основным инстинктам. Мы ведь не люди. Мы охотники. Разрушители. Всё остальное — если не жертва, то трофей. Исключение — сверхценность. Сокровище. Та, что становится самим сердцем. Заставляет его биться иначе. Та, что способна затмить собой весь мир. Та, что становится этим миром. Та, без которой больше нет иного смысла, — пристальный взгляд на меня и поправочка: — Кто-то — достаточно живучий, — пауза, а затем Айден продолжил гораздо тише: — Ты — моё сокровище и сверхценность. Понимаешь? — ещё один нежный поцелуй, задевающий моё запястье. — И как бы не считала, ты — всегда для меня важнее всего. Целого мира. Даже если это моя жизнь.