И вижу я перед собой грязный отвратительный кабак, где пьяные люди, одурманенные вином, после ненавистной тяжелой работы пьют, ссорятся и дерутся друг с другом. Одни считают себя сильными и бьют слабых, другие кричат, что рабская жизнь им надоела, что им нужна свобода, что они разрушат, уничтожат своих мучителей. Их крики громко раздаются на улице, но быстро замирают в воздухе, а через несколько времени сильных и слабых, покорных и протестующих, всех ведут городовые по улицам, как баранов подталкивая сзади в спины, чтобы заключить их в темные казематы; и завтра те же люди снова будут работать до отупения, снова будут напиваться, и их отчаянные крики — не то стоны, не то проклятья — будут разноситься и тщетно замирать в воздухе.
Вы, люди, жаждущие свободы и не желающие взять ее! Вы сами, заковавшие себя в цепи и боящиеся сбросить их. Вы, подчиняющиеся законам и не решающиеся перешагнуть через них. Проснитесь, опомнитесь! Ведь законы для вас другие выдумали. Не угашайте же своего духа. Будьте смелы, тверды, независимы. Кого бояться вам? Таких-же людей? Так будьте хитры, умны и злы, и вы победите того, кто порабощает вас.
Но что это? Я вздрогнул. Раздался какой-то гул. Человек, специально для того поставленный, ударил в церковный колокол. Звон пронесся по тихим улицам, один удар, другой, третий, и сонный город зашевелился, задвигались прохожие. Какие-то смиренные приниженные фигуры зашагали по темным тротуарам по направлению к церкви, туда, где в определенно назначенный час предписано молиться. Я перенесся мысленно с ними, взошел в церковь. — Полумрак. Плохо намалеванные картины и изображения святых в ненормальных позах с темными уродливыми лицами слабо освещены восковыми свечами. Сонный дьячок быстро и монотонно бормочет непонятные слова. С тупыми экзальтированными лицами стоят люди. Седой поп в пестром балахоне размахивает кадилом по направлению к молящимся, а люди, кланяясь при каждом взмахе, вдыхают в себя вонючий дым. Одни со смирением, другие со страхом и покорностью смотрят на грубые изображения, целуют разрисованные деревяшки и стекло и просят послать им с неба счастье и богатство. Некоторые, глядя вверх, взывают к неведомой для них силе, чтобы она сделала за них то, чего они сами сделать не могут и обещают быть здесь на земле кроткими, покорными и тихими, терпеть все притеснения и муки в надежде, что где-то там в другом месте они получат награду.
И видел я, что счастливы были люди, и верили они в то, что есть над ними хозяин, который пошлет им просимое, и, воспитанные в рабстве, становились на колени, целовали грязный пол и жгли копеечные свечи, чтобы задобрить своего господина!
Довольно! Я не хочу больше глядеть на униженного человека. Я хочу видеть сильный, гордый дух! Где ты, самобытный, смелый человек, храбро сражающийся за свое достоинство? Где ты, единственный, который сильным взмахом молота расшибешь деревянного бога и пустую голову тирана; ты, который переступишь через закон и поставишь себя, свое я, выше всего, вместо всего!? Где ты? Придешь-ли? Я вглядывался в черное небо, в черную неизвестную даль и вдруг увидел, что небо светлеет. Восток уж заалел. Красная полоска света показалась; скоро, скоро она разрастется по всему небу и глянет солнце, яркое солнце!
Джон Генри Маккей
Законы.
Джон Генри Маккей
Анархия.